Не глядя на прохожих, Туся шла по улице, что-то бормоча себе под нос. Раньше она любила смотреть по сторонам, разглядывать лица людей, их одежду, их походку, но теперь ей было не до того. Герман заболел, он скучал, и некому было за ним ухаживать. А Туся с радостью прогуливала школу, чтобы побыть с ним наедине. Она шла и несла в сумке вместо учебников и тетрадей малиновое варенье, мед, кучу лекарств и журналов.

— Что бы я без тебя делал? — сказал Герман, когда она вошла в его комнату, и эти слова были для нее лучшей похвалой.

Он лежал на диване, одетый в теплую пижаму, а горло его было завязано шерстяным шарфом. Его глаза покраснели, а волосы свалялись от долгого лежания.

— Отвратительно выгляжу? — спросил Герман. Конечно, болезнь никого не красит, но Туся так его любила, что он казался ей милым и теперь.

— Ну что ты! — с укором сказала она. — Ты лучше всех, кого я знаю. Правда….

Сначала Туся посидела с ним рядом, рассказывая о том, как по дороге к ней пристал какой-то сумасшедший, сказал, что где-то ее видел и пока не вспомнит где — не успокоится.

— Я так и оставила его стоять посреди улицы и вспоминать, — со смехом говорила она. — Наверное, до сих пор там стоит.

— И каким он был, этот сумасшедший? — хрипло спросил Герман. — Молодым и красивым?

Туся увидела, как в его глазах зажглись такие знакомые огоньки ревности. Эти огоньки зажигались всякий раз, когда Туся рассказывала об одноклассниках, о знакомых мальчиках или даже учителях-мужчинах. Но оказалось, что ревность распространяется и на безумных незнакомцев.

— Ну что ты, — поспешила успокоить его Туся. Он был старым и страшным, с трясущимися руками. — С такими? — И Герман стал изображать старика, тряся головой: скрюченными руками он попытался схватить Тусю, но она вырвалась и сказала:

— Пойду на кухню, приготовлю тебе чай и разогрею бульон.

— Но у меня нет бульона, — сказал Герман.

— Зато у меня есть, — торжественно сказала Туся, доставая из сумки термос. — Для больных бульон это самое первое дело.

На кухне она поставила разогреваться бульон, включила чайник и уже мыла посуду, когда спиной почувствовала, что она не одна.

Она обернулась и увидела мальчика лет десяти, худощавого, с оттопыренными ушами. На нем был старый спортивный костюм, руки он держал в карманах и пристально разглядывал Тусю.

— Здравствуй, — сказала она.

Мальчик продолжал молчать. Со стороны могло показаться, что он впервые увидел человека.

Так и не дождавшись ответа, Туся представил ась:

— Меня зовут Туся. А тебя?

— Странное имя, — сказал мальчик, не отрывая от нее глаз. — Не настоящее?

Туся смутилась. Она уже привыкла к тому, что ее манера называться Тусей не вызывает восхищения у взрослых, но впервые маленький мальчик выразил недовольство по этому поводу.

— Вообще-то назвали меня Наталья, — призналась она. — Но это такое распространенное имя, к тому же оно мне не нравится. Поэтому друзья зовут меня Тусей.

— Хорошо, — кивнул мальчик. — А почему ты моешь посуду?

— Потому что она грязная, — в тон ему ответила Туся.

— Поставлю вопрос по-другому, — невозмутимо продолжал расспросы мальчик. — Почему ты моешь грязную посуду именно здесь?

— Потому что Герман заболел, а я за ним ухаживаю. Такой ответ тебя устраивает?

— Вполне, — снова кивнул мальчик. — Значит, ты новая девушка Германа?

Этот вопрос неприятно задел Тусю. Что это значит — «новая девушка»? Звучит, как «очередная девушка». Тусе стало не по себе и захотелось побросать посуду обратно в раковину, вылить бульон и уйти куда глаза глядят. Но она подавила свою обиду. Ведь перед ней всего-навсего маленький мальчик, который любит задавать вопросы.

— Можно сказать и так. А вот ты кто такой?

— А я его брат, Сережа, — сказал мальчик, вынул руку из кармана и протянул для пожатия.

Туся быстро вытерла ладони полотенцем и пожала тонкую, но энергичную руку.

— Надо же! — удивилась Туся. — Я и не знала, что у Германа есть брат. Он никогда не говорил о тебе. — О тебе тоже, — сказал Сережа. — Но это неудивительно. В нашей семье все очень скрытные. — Все-все? И мама, и папа?

Туся задала этот вопрос нарочно. Она хотела вытянуть из Сережи как можно больше, потому что Герман говорил о своей жизни с неохотой.

— И мама тоже. А папы у нас нет.

Туся понимающе кивнула.

— Что ж, так часто бывает, — сказала она. — От нас отец тоже ушел.

Но Сережа отрицательно замотал головой.

— Наш папа не ушел. Он погиб. Сгорел на даче, когда я был совсем маленьким. Поэтому я его почти не помню.

— Какой ужас! — Туся была так потрясена, что даже села на стул. — Герман никогда мне этого не говорил.

— И не расскажет, такой он человек. Вдруг Сережа спохватился.

— Ты, пожалуйста, тоже не рассказывай ему обо мне, а то он рассердится.

— И что будет?

— Плохо будет, — убежденно сказал мальчик. Пожалуйста; не говори.

— Конечно, не скажу, — успокоила его Туся.

Ей нравился Сережа, хотя он был совсем не похож на Германа.

— До свидания, — он снова протянул ей руку. Пойду в свою комнату.

Было видно, что рукопожатие — это новая Сережина привычка, доставляющая ему удовольствие.

— Пока, — сказала Туся.

Она трясла руку Сережи, отчего рукав свободного спортивного костюма задрался, и она увидела на розовой коже фиолетовые синяки.

— Ой, что это?

— Да так, — мальчик смутился и чего-то испугался. — Это я неудачно упал.

— Хочешь, я тебе сделаю йодовую сетку? У вас есть йод?

— Нет, спасибо, — улыбнулся Сережа. Он улыбался так же широко и обаятельно, как и его старший брат. — На мне все заживает, как на собаке.

За разговорами с