«Так странно, — думала Туся, — когда я любила Егора, нам тоже всегда было о чем говорить. А вместе с любовью закончились и темы для разговоров».
Любовь все делает интересным. Любая мелочь становится важной, любой пустяк достойным обсуждения. Можно без конца говорить о всяких глупостях, О ерунде, смеяться и обмениваться нежностями.
Неожиданно в дверь позвонили.
— Кто это? — спросила Туся.
— Наверное, мать пришла, — небрежно ответил Герман.
— Я открою? — Туся и боялась и хотела познакомиться с матерью Германа.
— Сиди, — почти приказал он. — Ключи есть — сама откроет.
Было слышно, как в дверях завозились с ключом.
— Кто дома? — послышалось из прихожей. Герман не откликался.
— Все! — послышался издалека голос Сережи. Все дома!
На пороге комнаты появилась мать Германа. Это была красивая, полная женщина с карими глазами. Очень короткая стрижка ничуть не портила ее; густые темные волосы смотрелись как маленькая шапочка. На ней был строгий, деловой костюм и много золотых украшений. Она покачивалась в дверях, опираясь на косяк, и без труда можно было заметить, что женщина пьяна.
— Привет всем! Вот и я пришла! — радостно объявила она.
— Здравствуйте, — почтительно сказала Туся.
— Как всегда не вовремя, — злобно заметил Герман.
— Фу, какой ты невоспитанный, сынок, — с пьяной обидой проговорила мать. — Никакого почтения к родителям! — и бессильно развела руками.
На минуту она как будто пришла в себя и заметила присутствие постороннего человека.
— Ната, это ты? — обрадовалась она. — Что-то давно к нам не заходила!
Туся побледнела, и губы ее задрожали. Она хотела сказать, что ее зовут Туся и что она просто похожа на Нату, но Герман не дал ей и рта открыть. Он сел на кровати и закричал:
— Мама, прекрати! — На лице у Германа появилось знакомое Тусе выражение бешенства. — Замолчи сейчас же!
— Я что, уже не могу поздороваться с гостьей? Это в своем-то доме? — не на шутку обидел ась женщина.
— Мама! — в комнату вбежал Сережа. — Мама, пойдем отсюда! Ну же, пойдем со мной!
Он попытался вывести ее из комнаты, дергая за рукав пиджака, но она стояла, даже не шелохнувшись.
— Я хочу поговорить с Натой! — капризно заявила она. — Имею я на это право?
Все присутствующие молчали. Герман вращал зрачками, сдерживая приступ бешенства, Сережа продолжал легонько тянуть мать за лацкан пиджака, а Туся сидела, неестественно выпрямив спину, и с ужасом ждала — что будет дальше. Раньше ей никогда не приходилось быть свидетелем семейных сцен, и она чувствовала себя маленькой, растерянной и глупой.
— Почему ты так давно к нам не заходила? — снова спросила мать Тусю.
И не успела та ответить, что ее путают, как мать продолжила:
— Можешь не отвечать. Я и так все знаю — сердце матери не обманешь. Вы поссорились с Германом.
— Я… — начала было Туся, но ее никто не слушал.
— Знаю, что у него невыносимый характер. Иногда мне самой не верится, что это мой сын. Но он тебя любит — это правда. А с этим нельзя не считаться.
Мать тяжело вздохнула и провела рукой по ежику волос. Издалека она казалась молодой, но вблизи было видно, как много морщин у нее вокруг глаз.
— Спасибо, но я не… — опять начала Туся.
— Теперь вы опять вместе, и я рада. Правда, рада. Потому что ты всегда мне нравилась.
Тусе было больно слышать эти слова. Она чувствовала себя подделкой под бывшую девушку Германа, неумелой и бездарной подделкой. Ей захотелось убежать из этого странного дома, где все принимают ее не за ту, кто она есть, и дать волю слезам.
Но вместо этого она сидела, слегка опустив голову, и слушала пьяные признания матери Германа.
— Мама, — как можно спокойнее сказал Герман. — Я хочу, чтобы ты ушла.
Мать вздрогнула, как если бы ее ударили плеткой, и втянула голову в плечи.
— Как это — ушла? Куда ушла?
— Да мало ли куда! — хриплым от болезни голосом закричал Герман. — Я просто хочу, чтобы ты оставила, меня в покое.
— Нет, ты послушай, — обратилась женщина к Тусе, как будто искала у нее поддержки и защиты, — как он разговаривает с матерью!
— Все твои слова — сплошное притворство. Ты никогда по-настоящему не интересовалась моей жизнью. Просто любишь совать свой нос, куда не просят!
— Герман. — Глаза его матери увлажнились, в голосе появились жалостливые нотки. — Не надо так.
— Уходи, не могу больше тебя видеть! — вопил Герман. — Убирайся!
Его мать повернулась и вышла.
— Мама, не надо! — услышала Туся голос Сережи.
Хлопнула входная дверь, каблуки заспешили к лифту.
Сережа заглянул в комнату и взволнованно сказал:
— Герман, она уходит.
— Скатертью дорога, — огрызнулся тот.
— Она поедет на машине, — канючил Сережа. — Скажи ты, останови ее!
— Ей же нельзя за руль в таком состоянии, — вступилась Туся. — Это очень опасно. Ты должен ее остановить.
— Туся, запомни. — Его тон был таким ледяным, что ей показалось, как будто ее окатили водой из проруби. — Я никому ничего не должен. К тому же давай договоримся — со своими родственниками каждый разбирается сам. Моя мать — это моя проблема, поняла?
Туся молчала, все ниже опуская голову. Она чувствовала себя лишней и чужой в этом доме.
— Кроме того, я устал и хочу спать. — Герман повернулся лицом к стене и накрылся одеялом почти с головой. — Не возражаешь?
— Хорошо, — сказала Туся, вставая — Я тебе завтра позвоню.
Герман ничего не ответил.
Туся вышла на улицу и вдохнула полной грудью.
Она испытывала облегчение оттого, что покинула этот непонятный дом, где люди могут кричать так громко, что барабанные перепонки, того гляди, лопнут.
«Просто у него температура, поэтому он такой раздражительный», — оправдывала она Германа. И все равно была рада, что теперь может пойти к Лизе, спокойно посидеть и рассказать обо всем, что случилось.
«Может быть, тогда все встанет на свои места?» — думала она. Ведь Лиза всегда умела находить нужные слова, чтобы успокоить подругу.
9
— Какой кошмар! Какой ужас! — то и дело повторяла Лиза, слушая рассказ Туси.
Онисидели на кухне, потому что это было их любимое место, пили кока-колу, ели печенье и разговаривали.
— Если ты будешь так реагировать, вообще ничего не стану рассказывать, — обиделась Туся.
— Ну, прости, прости, — поспешно сказала Лиза. — Больше не буду. Хочешь, намажь печенье повидлом?
Туся улыбнулась и взялась за ложку.
Ей нравилось бывать у Лизы, потому что та всегда угощала ее чем-нибудь вкусненьким, а когда на душе так тревожно, невозможно обойтись без сладкого.
— Туся, хочешь знать мое мнение? — спросила Лиза, когда рассказ был окончен.
— Угу, — пробурчала Туся, потому что рот у нее был забит печеньем.
— Помнишь, как там в той песенке? «Забирай свое и беги, беги, беги, уноси свои ноги, ноги, ноги». По-моему, именно так тебе и следует поступить.
— Но почему? — воскликнула Туся.
Конечно, многое в поведении Германа и ей самой казалось странным, но о том, чтобы расстаться с ним, она и подумать не могла.
— Сказать по