— «Черная кровь» полна коварства. — Марианна протянула гостю руку, и Робер честно за нее ухватился. Слишком честно, потому что прелестная баронесса оказалась на роскошном холтийском ковре рядом с пьяным гостем. Гость извинился и принялся собирать рассыпавшиеся ландыши. Жаль вазу, но завтра он пришлет другую, серебряную, ее не разобьешь.
— Вы порезались? — Дрожащий, полный ужаса голосок. Глупышка никогда не видела настоящих ран.
— Сударыня, я готов отдать вам всю кровь, а не жалкие четыре капли.
— Не шутите так, если с вами что-то случится, я… Я не смогу жить!
— Со мной ничего не случи…
— Робер! Робер, вам плохо?
Золотистый ковер, черноволосая женщина с широко открытыми, подведенными глазами. Марианна Капуль-Гизайль… Он напился, и баронесса подарила ему красную розу. Вот эту! Он напился, потому что хочет забыть Дору. И забудет, хотя бы до утра.
— Сударыня, как это ни прискорбно, я все-таки пьян. — Иноходец поднял злополучный цветок, он ничуть не пострадал, а вот рукав отчего-то сделался черным, а раньше был красным. Робер это помнил совершенно точно. Красным, обшитым золотом, нелепым и вызывающим, ничего другого в праздник Повелитель Молний надеть не может.
— Робер, — баронесса силилась улыбнуться, но в глазах черными бабочками бился страх, — что с вами?!
— Кто здесь? Кто здесь, кроме нас? Там, за портьерами?
— Только Эвро… Мы одни, клянусь вам.
С комнатой все в порядке, она по-прежнему золотистая, а рукав — алый. За портьерой возится левретка, в руках у него роза, а не ландыши. Откуда взяться ландышам в Зимний Излом?
— Почему вы молчите? Что-то случилось? Что-то плохое?
— Говори мне «ты». Только «ты», договорились?
— Мне страшно.
— Не бойся. Я сумею защитить тебя.
— Но не нашу любовь. Они никогда не согласятся, никогда!
— Нам не нужно ничье согласие, мы будем вместе.
— Или умрем.
— Умрем? Нет, маленькая, мы будем жить вечно. Что с тобой?
— Холодно… Окно в спальне, я закрою.
— Боишься замерзнуть?
— Я боюсь потерять тебя. Ты поможешь мне закрыть окно? Его надо закрыть, надо…
— Я не войду в спальню своей невесты до свадьбы. Лучше я закрою дверь.
Двустворчатая дверь со смешными пляшущими человечками, ручка в виде цветочной гирлянды, голубые портьеры… Голубые? Золотые с алыми бабочками!
— Сударыня, что за этим занавесом? Дверь?
— Ложная… Успокойтесь, Коко в отъезде, и он не ревнив, а Эвро я заперла.
— Там двустворчатая дверь, и за ней кто-то есть.
— В моей спальне? Вы шутите! — Хозяйка звонко расхохоталась, вскочила и отдернула занавес. Закатным пламенем сверкнули бабочки-фульги, в окно ударил пахнущий сиренью ветер.
— Смотрите, герцог!
Одностворчатую дверцу украшают виноградные гроздья, костяную ручку-шар поддерживают белые кошачьи лапки с золотыми коготками.
— Первый маршал Талигойи удовлетворен?
— Дверью — да, — лучше казаться пошляком, чем сумасшедшим, — но не в двери счастье.
— Тогда вам следует съесть этот персик! Надеюсь, в моей спальне кто-то и впрямь будет. И этим «кем-то» станете вы.
Золотистый пушистый шарик в розовых ручках, лукавая улыбка, тихий смех.
— Сударыня, персик хорош, но вы — прекрасны!
— Я знаю…
Розовые губы пахнут земляникой, в фиалковых глазах тает весенняя ночь. Они впервые вместе. По настоящему вместе, одни, не считая весны и ландышей. Он нашел свою девочку в окошке и не выпустит даже на мгновенье. Родня переживет, и король переживет, и весь мир, а кому не нравится, могут убираться к Изначальным Тварям.
— Есть в этом доме что-то, без чего ты не можешь жить?
— Ты… Только ты… Я не могу без тебя!
— Тогда идем.
— Куда?
— Разбудим какого-нибудь клирика. Завтра я представлю ко двору свою супругу.
— Так сразу? Я никогда не смогу. Отец…
— Отец простит, ему ничего не останется. Ты пойдешь или понести тебя на руках?
— Пойду… Только… Ты не смейся, но я надену другое платье. Я быстро…
— Ты, и в этом лучше всех.
— Старое платье — дурная примета.
— Ты справишься или позвать Тирзу?
— Не надо Тирзу… Создатель!
Треск за спиной, живое, трепещущее тепло у плеча, сдавленный крик. Закатные твари, их все-таки выследили.
— За меня! Слышишь, за меня! Быстрей!
Распахнутые створки, сорванное голубое полотнище, опрокинутый столик, перевернутая шкатулка с бисером. В дверях — десяток человек с обнаженными шпагами. Лица под масками, но одежду и осанку не спрячешь. Это не висельники, это дворяне. Родичи или заговорщики? За ней или за ним?
— Доброй ночи, господа. Как вас много… Молчат и готовятся, молчат и прячут голоса, но второй слева знакомо сутулится, а тому, кто рядом, не хватает ладони роста. Даже с каблуками. Родичи оказались заговорщиками, а заговорщики — родичами.
— Вы отказываетесь здороваться? Вы невежи или все-таки трусы?
Шаг вперед и в сторону, поклон, улыбка, родное тепло за спиной. Старое платье — «дурная примета», но малышка будет жить! Значит, к Леворукому отправятся убийцы, сколько б их ни заявилось.
2
Перед глазами — шелковые бабочки, в руке — обнаженная шпага. Бред! И вино тут ни при чем, он не пьян, до такой степени не пьян, что самому странно. Бедная Марианна, такого гостя у нее еще не было.
— Герцог, полагаю, я просто обязана подарить этих мотыльков вам. Вы без них просто жить не можете.
— Сударыня, прошу меня простить.
Нужно засмеяться, вложить клинок в ножны, налить вина, сказать что-то куртуазное, только почему внутри все кричит об опасности? Почему чудятся ландыши и лиловые глаза?
— Вы не знаете, здесь кого-то убили? — Теперь его точно прогонят, и поделом!
— В этом доме? — не поняла хозяйка. — Когда?
— Весной. — Что за чушь он несет? Ему точно пора в сумасшедший дом.
— Весной? — Баронесса улыбается из последних сил; она испугана, и красавицу можно понять: сумасшедший в спальне — это неприятно. — На моей памяти нет, но, Монсеньор, вы так и не съели персик.
— Я искуплю свою вину. — Взбунтовавшиеся пальцы нипочем не желают отпускать эфес, улыбка на личике Марианны застывает, превращается в маску, сквозь золото стен рвется голубизна.
— Робер, ну что же вы…
Шаг, но не к женщине на ковре, а назад, к двери, и она распахивается. На самом деле. С треском. Люди в масках топчутся на пороге, сжимая шпаги и дубины…
Наступают полукругом, медленно, с опаской, хотят взять в кольцо… А луну вы случайно не желаете? А солнце?
Кресла, столик, цветы в вазе… Как кстати! Воду в глаза первому, вазу в грудь — второму, и вперед. Удар, и еще, пока не опомнились! Не убил, но задел! Обоих… А теперь назад. Три шпаги бьют в пустоту. Что теперь? Ага, задумались, сбились плотнее. Пока мнутся — малышку в угол. Не надо меня держать! Не надо! Обернулся, успел… Кресло — в ноги тем, кто посредине, сам в сторону и вперед. Сбить в кучу, отвлечь. Скатерть… Намотать на руку, пригодится.
Мы выживем, родная, выживем, Леворукий нас побери! Назло твоим дядьям и моим «друзьям»!
— Сударь, мы, кажется, где-то встречались?