— Девки, а холодец-то у меня подморозился! С вечера оставила в сенцах да и забыла… Не знаю, отойдет ли к столу-то! Ух ты, Наташка, какая ты расфуфыра нынче…
— Так праздник же, теть Поль! Как встретишь Новый год, так его и проведешь! Может, я весь год собираюсь красивой ходить?
— Ну-ну, куда там с добром… — понимающе хихикнула Полина Марковна, со значением глянув на старшую подругу. — Татьяна, может, помочь чего?
— Ага, давай, а то с салатами не успеваю! — призывно махнула рукой мама. И, обернувшись, кинула на ходу: — Надька, чего стоишь как истуканша? Иди платье новое надевай!
— Ой, ну мам…
— Не ойкай!
— Да ладно, ладно…
Не любила она это дурацкое платье: совсем детское, в красно-белую клеточку, воротник под самое горло, юбка солнце-клеш ниже колен. Даже вытачек для груди нет… Вместо них — кармашки со смешными аппликациями.
Как в детском саду, ей-богу… Даже в зеркало на себя смотреть не хочется. Лучше уж к телевизору присесть, досмотреть «Соломенную шляпку» с красивой актрисой Людмилой Гурченко…
— На вот, бокалы полотенчиком протри! — тут же дала ей работу мама, суетливо пробегая мимо накрытого в зале стола. — Да аккуратно, смотри не разбей! Чешские, всю дорогу над ними тряслась!
Около десяти часов стол был накрыт, исходил вкусными запахами приправленных майонезом салатов, горделиво пыжился припасенными к празднику дефицитами — нежной розово-соленой горбушей, веером тонких колбасных кружков, блюдцем с какими-то черными ягодами с чудным названием «маслины». Она тихонько стянула одну, сунула в рот… И тут же выплюнула. Ничего себе, дефицит! Горечь-соленость одна, проглотить невозможно!
А ровно в десять раздался робкий стук в дверь, и все дружно вздрогнули, будто не ожидали. Мама первая рванула открывать, развязывая на ходу фартук. И тут же задребезжала приветливой скороговоркой:
— Заходи, заходи, Сережа, молодец, что пришел! Давай раздевайся, пальто можно вот сюда… И не стесняйся, у нас все по-простому! Наташенька, где ты там? Сережа пришел!
— Привет… — девушка вальяжно выплыла в прихожую, небрежно теребя золотое сердечко на груди. — Ну, шампанское-то с мандаринами зачем принес?.. У нас же все есть.
— Сереж, а это Полина Марковна, соседка наша! Моя мама, покойная, с ней дружила… — продолжала приветливо ворковать хозяйка. — Мы вообще все хорошо общаемся, и Новый год всегда вместе встречаем! А вот еще Наташенькина сестра, младшая моя дочка… Наденька, ты где?
Та робко ступила в прихожую, подняла глаза… Нет, вовсе он не был похож на Юру Шатунова. Обыкновенный, как все: светловолосый, синеглазый, с детскими ямочками на щеках. Вот нервным жестом оправил черный свитерок, торопливо провел пятерней по волосам. И улыбнулся так искренне, будто плеснул благодарностью — я весь ваш, ребята, спасибо, что пригласили…
— Надюшка, поздоровайся, чего стоишь как неродная! — окликнула весело мама.
— Здрассьть… — смущенно пролепетала девочка, глупо и не к месту пожав плечами.
На нее и впрямь накатило неуемное стеснение, обволокло с головы до ног, задрожало тоненько в горле. И рука сама по себе потянулась к волосам, устроившимся русой волной на плече, зачем-то перекинула их назад, за спину. Щеки покрылись пунцовым румянцем — как она его терпеть не могла, этот румянец стеснения! Ну, чего все на нее уставились, что она им, Людмила Гурченко из телевизора?
— Ишь, красота какая растет… — вздохнув, тихо произнесла Полина Марковна.
— И не говори, растет и растет… Уж тринадцатый год пошел… — подхватила Татьяна, улыбаясь, — платье-то весной на вырост покупали, а теперь, гляди-ка, почти мало… Не знаю, что и дальше будет…
— Мам, теть Поль, ну чего мы все здесь столпились! Давайте за стол садиться! — скомандовала Наташка, стрельнув по лицам обеспокоенным взглядом.
— Ой, и впрямь! — засуетилась мама, снова ласково зазывая гостя: — Проходи, проходи, Сереженька… Не стесняйся, будь как дома, у нас все просто, без этикетов! Вот сюда, поближе к салату оливье. Любишь его?
— Да я все люблю, Татьяна Ивановна. Что на тарелке есть, то и люблю.
Присаживаясь, Надя глянула на парня исподтишка — надо же, опять улыбается. Так и брызжет из глаз веселой приветливостью, нежно-голубоглазой и беззащитной, причем такой, что хочется прикрыть ее руками, утишить, укоротить…
— Ага! Вот и молодец! Давай-ка тарелку, я тебе всего положу, ешь на здоровье! — продолжала буйно гостеприимствовать мама. — А то, знаешь, мужика у нас нет, даже и похвалить за вкусную еду некому! Ты пока налей всем вина, поухаживай за дамами…
— Да уж, без мужика в доме шибко плохо! — подхватила эстафетную палочку Полина Марковна. — Ни гвоздя вбить, ни крышу починить… Три бабы неприкаянные — чего они могут-то? Борщи варить да чистоту блюсти? Так этого не отнимешь, конечно… Всегда в доме обед есть…
— Ладно, Марковна, хватит! — оборвала ее причитания Татьяна Ивановна. — Давай лучше праздновать, Новый год на носу!
Разобрались наконец с бокалами, салатами, переглянулись неловко: кто первый тост скажет? И снова Полина Марковна оказалась на высоте, приосанилась, заговорила душевно:
— Ну, проводим по обычаю старый год, значит… С добром проводим, чтоб наступающего не испоганил. А в новом пусть всех здесь присутствующих по-своему счастье найдет… Чтоб дом — полная чаша, чтоб умели друг дружке дать то, чего у самого в избытке, а другому по жизненной неурядице не хватает… Эх, да что там…
Взмахнула полной ладонью, вытянула из бокала до донышка, зажмурилась сладко:
— Какое винцо-то у тебя знатное, Татьяна Ивановна, надо же! Крепенькое, сразу мозги сшибает!
— Это не вино, Полина Марковна, а рябина на коньяке! — весело поправила ее Наташка, едва пригубив из своего бокала. — Страшный дефицит, между прочим!
— Так кто ж спорит, что дефицит! Нынче что повкуснее — то и дефицит… — и, обернувшись к Сергею, спросила коварно: — Может, тебе водочки, а?
— Нет, спасибо, я водку не пью.
— Что, совсем?
— Совсем. Нельзя. Говорят, отец мой алкоголиком был. Потому даже пробовать не хочу, извините…
Сказал так просто, будто попросил солонку с другого конца стола передать. Надя видела, как напряглась мама, как нервно затеребила серьгу в ухе Наташка. Только Полина Марковна совсем не смутилась, продолжая свое простодушное дознание дальше:
— А мама кто была?
— Ее совсем не помню. Она меня двухлетнего у бабушки оставила, а потом сгинула где-то и больше не объявилась. Когда бабушка умерла, меня в детдом забрали…
— Марковна, чего к человеку пристала, уймись! Может, ему неприятно… — тихо проговорила мама, подкладывая гостю очередную порцию салата.
— Да ничего, Татьяна Ивановна, все нормально, — спокойно произнес Сергей, чуть улыбнувшись. — Мне скрывать нечего, я сам свою жизнь строю, что есть, то есть. Давайте лучше за ваш дом выпьем, хорошо у вас… За окном вьюга, холод, а тут тихо, тепло, чисто… Настоящий, семейный…
Надя вдруг увидела, как он нежно теребит пальцами крахмальную льняную салфетку, как незаметно проводит ладонью по вышитому синей гладью цветочку на скатерти. Проследила взглядом за сестрой — та тоже внимательно смотрела на его руки…
— Это скатерть старинная, Сереж, — чуть наклонившись, произнесла