Обычно после такого Ольге хотелось лечь прямо на холодный пол, ни о чем не думать и глупо улыбаться, смакуя отголоски удовольствия, еще бродившие по телу, но усилием воли она вставала и приводила себя в порядок. Покидала комнату, снова становясь самой собой – неприступной аристократкой. Забирала остальные свои вещи, вынимала из сумки пачку денег и оставляла ее в нише для пожертвований.
Впереди ждал целый день, полный хлопот, и ей надо было идти в приют, долго обсуждать с дежурным воспитателем список необходимых детям вещей, раздавать еду из свертка, а затем возвращаться домой, заниматься хозяйством, встречать вечером мужа и помнить о том, что ему требуется внимание и ласка. Ее визиты в темпл шли их отношениям только на пользу: мысленно еще находясь в тесной подземной комнатке, Ольга легче заводилась и в супружеской постели.
Оставалось только самое главное – попросить, – и уже в главном зале Ольга замирала у колонны, смотрела зачем-то в проем в потолке, откуда лился дневной свет, и исступленно шептала:
– Только не трогай Кристофа! Пожалуйста, возьми меня, только никогда не трогай его!
Она всегда просила лишь за младшего сына, по-женски веря, что дочь обладает достаточной силой, чтобы противостоять любой напасти.
За старшего сына Ольга не просила никогда, понимая, что эта просьба все равно не будет услышана.
Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
После ночного дождя в летних душевых, приютившихся на краю школьного футбольного поля, все еще было сыро. Замок крайней кабинки, которую использовали для хранения хозяйственного инвентаря, сломался еще прошлой осенью, и ни у кого до сих пор не дошли руки его починить, поэтому дверь прилегала неплотно и успела слегка перекоситься из-за нагрузки на петли. Сбежав с уроков, Эльза и Северина спрятались в этой душевой, прикрыв створку за собой насколько это было возможно.
Они уселись на пластиковые баки с технической водой и поджали ноги повыше от влажных плиток пола, на которых осталась земля, намытая непогодой в щель под дверью.
– Мне кажется, ведьма заметила нас, – сообщила Эльза, поудобнее устраиваясь на холодной поверхности.
Северина, которая в свое время и придумала это прозвище, сразу поняла, что речь идет о директоре школы. Она и сама краем глаза успела заметить темный силуэт в окне, хоть и предпочла думать, что ей показалось.
– Ну и что? – пожала она плечами и вынула из кармана юбки пачку сигарет с зажигалкой. – Думаешь, ведьма побежит сюда за нами из своего ведьминского гнезда под крышей? Да она лишний раз оттуда нос не высовывает! А когда выходит, то вечно морщится, словно все вокруг ей противны.
Вынув сигарету, Северина подкурила и передала пачку Эльзе.
– Может и побежать, – опасливо заметила та, наклоняя голову к огню. – Она вечно ко мне придирается. И к Крису. Чуть что – родителям гневные послания строчит.
– И сильно влетает? – с сочувствием вздохнула подруга.
Эльза выпустила длинную струйку дыма. Они с Севериной любили сидеть тут вдвоем, курить и жаловаться друг другу на жизнь. Это было их тайное убежище, единственное место для задушевных бесед, которые так нужны, когда больше никто в мире, кроме верной подруги, тебя не понимает.
– Когда как. Один раз ведьма так папу допекла, что он лично к ней ездил разбираться. Потом какое-то время нас не трогала. А затем снова взялась за свое. Маму расстраивать не хочется… она всегда ужасно переживает за каждое замечание. У нас и так самые низкие оценки по изящной словесности во всем классе.
– Твои родители хотя бы за вас с братом переживают… – снова вздохнула Северина и красиво стряхнула пепел указательным пальцем. Она любила и долго отрабатывала этот жест. – Мой папа слишком увлечен поисками моей будущей мачехи, чтобы обращать внимание на мои успехи или неудачи.
Эльза помнила отца подруги. Невысокий сухопарый лаэрд с проклевывающейся на темени лысиной и вечно скорбным выражением лица иногда встречался на светских вечерах, которые приходилось посещать всей семьей. Он всегда говорил тихо, двигался как-то скованно и из-за этого терялся в толпе. Ходили слухи, что смерть жены, вопреки опасениям врачей пытавшейся выносить ему сына, сильно подкосила еще не старого мужчину. Он долго горевал, жил затворником в собственном доме, почти не замечая, как под боком подрастает дочь.
Затем, оправившись от горя, отец Северины резко загорелся идеей снова построить семейное счастье. Активно искал невесту, что в их кругу оказалось непросто – белые волки по традиции выбирали супругов внутри своего общества, а все подходящие по возрасту женщины благородного рода оказались заняты или не понравились требовательному кандидату в силу внешности. И опять Северина находилась где-то вне сферы интересов отца, отданная им под опеку нянек и позабытая.
Эльза знала, как переживает подруга, видела, как слезы приливают к ее глазам, стоило лишь мельком затронуть тему, но ничем не могла помочь. Оставалось только утешать словами.
– Скорее бы уже он кого-то нашел, и все бы закончилось, да? – осторожно предположила она, заглядывая в лицо Северины. – Может, женщина попадется хорошая, и папа успокоится и снова вспомнит про тебя.
– Да никого он не найдет! – с неожиданной злостью воскликнула подруга, швырнула сигарету на пол, спрыгнула и придавила ее туфелькой. – Он маму мою во всех ищет, понимаешь?! А ее нет! Другой такой, как мама, – нет. Так что никого он не найдет. Скорее бы я уже выросла и вышла замуж, а то так и будем жить, как чокнутая семейка, где каждый сам по себе!
Эльза тоже выкинула и потушила сигарету. Северина села обратно, опустив голову и шмыгая носом. Ситуацию срочно надо было спасать.
– Ну, если уж говорить о чокнутых семейках, то твоя с моей не сравнится, – заговорила Эльза наигранно бодрым голосом и погладила подругу по плечу. – Мой старший брат вообще пытался убить нас с Крисом, когда мы только родились! Вот это, я скажу тебе, чокнутая семейка. И ничего, живем же как-то.
– Димитрий?! – слезы на глазах Северины тут же высохли, и в них зажегся огонек интереса. – Что, правда?
– Чистая, – кивнула Эльза. – У нас прислуга часто об этом шепчется. Мы с Крисом в кроватках лежали… только в первый день, как нас из родильного отделения госпиталя принесли, а брат ночью подкрался и подушками нас хотел задушить. А ему тогда лет восемь всего было.
– Врут, наверно, – недоверчиво качнула головой подруга. – Дим – он… красивый…
Она задумчиво уставилась в противоположную стену, словно увидела там чье-то лицо, и это видение