Глаза открылись ещё затемно.
Никогда не пейте «Дыхание пустыни» в больших количествах. Напёрсток — самая лучшая норма! Будете бодры и веселы сутки напролёт. А вот если переберёте… Бодрость, конечно, никуда не денется, только сопровождаться сие ощущение будет мелкой и совершенно неуёмной дрожью всего организма.
Короче говоря, меня трясло. В сочетании с унылым настроением эффект достигался душераздирающий: хандра и полное неверие в собственные силы, основанное на… сущей ерунде.
Ну да, снова ошибся. Не в первый и не в последний раз. Но, фрэлл подери, почему мне больно? Почему сердцу никак не удаётся зачерстветь и перестать подпускать близко переживания? Потому что не хочу взрослеть окончательно и бесповоротно? Очень может быть. Однако… Был ли я когда-нибудь ребёнком, вот в чём вопрос. А ответ… Ответ известен. Не был. Есть ли смысл горевать о том, чего никогда не знал, и пытаться удержать то, что мне никогда не принадлежало? Смысла нет. Я справлюсь. Обязательно. Сразу, как только. А пока…
Пока я хандрю.
Думаю о том, что произошло, и стараюсь понять, в какой момент пустил события на самотёк. Как обычно, вдумчивые размышления успеха не имеют. Ни малейшего. Всплеск эмоций был бы куда полезнее, но… Я сгорел ещё вчера. В тот самый миг, когда сказал «Прощай!» очередной иллюзии, не выдержавшей убийственного столкновения с действительностью.
Самое противное, я понимаю его мотивы. Понимаю и принимаю. Да, несостоявшийся герцог был излишне беспечен, быть может, излишне бесчувствен. Но в его поступках мне виделось нечто большее, чем тупая обида на отца и брата. Нечто гораздо большее… Сила. Уверенность. Азарт. В общем, всё то, чем мне никогда не придётся обладать. Ни в коей мере.
Да, он мне нравился, фрэлл побери! Нравился! Имею я право на личные пристрастия, в конце концов? Да, пожалуй, именно этого права у меня никто не отнимал. Пока. Хотя лабиринт симпатий и антипатий имеет свойство заводить разум в непроходимые дебри сомнений.
Как страстно хочется всё бросить. Вообще всё. С самой высокой горы. В самую глубокую бездну. Бросить и забыть. Обо всём. Навсегда. Закрыть дверь, задвинуть засов, опустить шторы и накрыться с головой одеялом. И пусть вокруг гибнут люди и целые государства! Что мне за дело до них? И что им за дело до меня?..
* * *Стук в дверь. Настойчивый.
— Можно войти?
— Нельзя.
Наверное, я отвечаю недостаточно резко, потому что она всё же входит. Собственно говоря, не могу представить себе препятствие, способное задержать Юджу хотя бы на минуту.
Йисини останавливается передо мной и скрещивает руки на груди. Смотрит исключительно осуждающе. Я бы даже сказал, взгляд женщины исполнен праведного гнева. На подбитом мехом плаще тает мелкая крупа снега. Опять? Так столицу совсем засыплет аккурат к Празднику Середины Зимы.
— Что ты себе позволяешь? — вопрошает моя старая знакомая. То есть не так уж она и стара — в самом соку девица, но подобный тон в разговоре могут использовать только люди, которые не первый день знают друг друга.
— То, на что имею право. — Поёрзав, наконец-то попадаю пятой точкой в любимую ямку на сиденье кресла. Раз уж меня почтили визитом рано поутру, следует приготовиться к долгому и мучительному разговору.
— Вот как? Право портить имущество имеет только его хозяин! — заявляет Юджа. — А ты, насколько я знаю, отказался от парня!
— Какого ещё парня? — После мрачных раздумий о тщетности жизни мозги совершенно не желают работать. Потому как не видят смысла.
— Того самого!
— Выражайся яснее… И говори потише, пожалуйста!
Она хмурится и принюхивается к ароматам, всё ещё витающим в комнате, несмотря на тщательное проветривание, учинённое мной сразу по пробуждении.
— Ты пьян?
Гениальное умозаключение. Браво!
— Уже нет.
— Точно?
— Хочешь проверить?
Маленький рот кривится.
— Пожалуй, воздержусь.
— Так что там… я с кем-то сделал?
— Зачем ты изуродовал Курта?
— Изуродовал? — Начинаю восстанавливать в памяти события вчерашнего дня. Нет, уродовать я никого не уродовал. Так, убил одного молодого человека. Убил хладнокровно и расчётливо, за что получил ввечеру такой откат… Лучше бы позволил убить себя, честное слово! По крайней мере, не пришлось бы мучиться похмельем. — Точно? Ты уверена?
— Да! — довольно подтверждает Юджа.
— Каким образом?
— Не образом, а хлыстом, кнутом или что ещё тебе попалось под руку!
— Мне ничего не попадалось. Я попросил, и мне принесли.
— Ну надо же! Наверное, все твои просьбы исполняются беспрекословно, раз ты так равнодушно об этом говоришь!
— По какому поводу истерика? — вяло интересуюсь я.
— Истерика? — Йисини возмущённо выдыхает воздух. — Истерика?!
— Типичная. Только не говори, что безумно страдаешь из-за нескольких еле заметных рубцов на спине у неблагодарного пацана…
— Еле заметных?! Между прочим, они даже не желают затягиваться!
А вот это интересно. На самом деле. Бил я несильно, поэтому… Понял. Надо будет поработать над контролем, и основательно. Не следовало прикасаться к живому телу, не заперев Пустоту там, где она должна обретаться. Не повезло парнишке, ой как не повезло… Впрочем, сам виноват: не нужно было так себя вести.
— Заживут. Не сразу, но заживут. Обещаю. Пусть немного помучается, ему полезно.
— Полезно? — Тёмные глаза недоверчиво округляются.
— Разумеется. Нечего было пытаться стащить моё оружие.
— Он хотел…
— Украсть кайры. Для тебя, по всей видимости. Очаровала мальчика, прелестница, и теперь во всём обвиняешь меня? Не выйдет.
— Очаровала? — Юджа задумчиво морщит лоб. — Я не думала…
— Это свойственно всем вам. Не думать.
— Кому — вам?
— Женщинам.
Она готова разразиться новой вспышкой гнева, но внезапно передумывает и улыбается:
— Не буду больше спорить. С тобой это совершенно бессмысленно!
— Правильное решение! Умница! Иди к папочке, он погладит тебя по головке…
Йисини, приняв мой шутливый тон, присаживается на подлокотник кресла, но не утихомиривается:
— И всё же… Что произошло?
— Курт не рассказал?
— Он сказал только, что виноват перед тобой.
Хм-м-м-м… Хороший мальчик. Не ожидал. Но всё равно, ему нужно учиться, и учиться долго и многому. Дабы в будущем не столкнуться с человеком, который без зазрения совести перережет горло воришке за одно только намерение поживиться чужим добром.
— Всё верно.
— Объясни! — Шершавые пальцы скользнули по моей щеке.
— Зачем?
— Мне любопытно.
— Ещё одна исконно женская черта.
— Можно подумать, мужчины не страдают этим пороком! — Игривое возмущение.
— Я не страдаю. Можешь делать из этого какой угодно вывод… Разрешаю.
— Хочешь, чтобы я заявила: «Ты не мужчина»? Не дождёшься!
— Совсем? — Тоскливо перевожу взгляд на окно.
— Совсем! Да тебе половина тех, кто носит это громкое название, и в рабы не годится!
— Даже так? Польщён. Но, милая… Зачем ты вообще пришла?
— Чтобы не дать тебе утонуть в вине, разумеется!
— Разве…
— Я была здесь вчера вечером, — ехидно пояснила Юджа, — и слушала твои проникновенные речи… Не полностью, конечно, потому что довольно быстро поняла: в таком подпитии ты неспособен думать.
— И вовсе я…
— Ты был не в себе. Совершенно.
— Тогда зачем ты разыгрывала спектакль сейчас?
— Зачем,