Существует множество вещей, которые они могут найти. Части жесткого диска. Я забыла выбросить одежду. Подозрительная нехватка безделушек и украшений в наших жилых помещениях. Я чувствую пульсацию за глазами, когда оставшиеся три солдата Бесстрашных ходят взад-вперед между рядами.
Заднюю часть моей шеи покалывает, когда один из них проходит позади меня — его шаги громкие и тяжелые. Не первый раз в моей жизни я рада, что маленькая и невзрачная. Я не привлекаю внимания.
Но Тобиас привлекает. Он носит свою гордость в своей осанке, в своем требовательном взгляде. Это не черты Дружелюбных. Такими могут быть только Бесстрашные.
Бесстрашная женщина, идущая к нему, сразу же смотрит на него. Ее глаза сужаются, она подходит ближе и останавливается непосредственно позади него.
Я хочу, чтобы воротник его рубашки был выше. Я хочу, чтобы у него не было так много татуировок. Я хочу…
— Твои волосы слишком короткие для Дружелюбия, — говорит она.
…Он не подстриг свои волосы так, как это делают Отреченные.
— Жарко, — отвечает он.
Оправдание могло бы сработать, если бы он знал, как его произнести, но он сказал это с хваткой.
Она протягивает руку и ее указательный палец тянет назад воротник рубашки, чтобы посмотреть на его татуировки.
И Тобиас отстраняется.
Он резко хватает ее за запястье и дергает вперед так, что она теряет равновесие. Женщина ударяется головой о край стола и падает. Раздается выстрел, кто-то кричит, и все прячутся под столами или за скамейками.
Все, за исключением меня. Я сижу на том же месте, что и до выстрела, вцепившись в край стола. Физически я в столовой, но мысленно меня там уже нет. Я в том переулке, по которому бежала после смерти мамы. У меня в руках ружье, и я вижу гладкий лоб Уилла.
Я издаю тихий стон. Наверное, он стал бы криком, не будь моя челюсть сжата. Воспоминание растворяется, но я все еще не могу пошевелиться.
Тобиас хватает Бесстрашную женщину за затылок и ставит на ноги. В руках у него ружье. Он использует ее как щит, стреляя из-за ее плеча по солдатам Бесстрашия.
— Трис! — кричит он. — Не поможешь?
Я тянусь за оружием, и мои пальцы встречаются с металлом. Пальцам так холодно, что я почти чувствую боль, но понимаю, что это невозможно, в комнате очень жарко. Бесстрашный в конце прохода наставил на меня револьвер. Черная точка на конце ствола направлена прямо на меня, и я не слышу ничего, кроме своего сердцебиения.
Калеб бросается вперед и хватает пистолет. Он держит его обеими руками и стреляет по коленям мужчины из Бесстрашия, который стоит всего в метре от него.
Бесстрашный кричит и падает, держась руками за ногу, что дает возможность Тобиасу выстрелить ему в голову. Его боль была недолгой.
Все мое тело дрожит, и я не могу это остановить. Тобиас все еще держит женщину из Бесстрашия за горло, но на этот раз он направляет свой пистолет на женщину Эрудита.
— Скажешь еще одно слово, — говорит Тобиас. — И я выстрелю.
Рот женщины Эрудита открыт, но она ничего не произносит.
— Все, кто с нами, должны уходить, — говорит Тобиас, и его голос разносится по комнате.
Сразу все Отреченные встают со своих мест под столами и скамейками и начинают продвигаться к выходу. Калеб вытаскивает меня из-под лавки. Я начинаю двигаться к двери.
Затем я что-то замечаю. Резкое движение. Женщина Эрудит поднимает маленький пистолет и направляет его на мужчину в желтой рубашке передо мной. Инстинкт, а не здравый смысл, заставляет меня действовать. Я толкаю мужчину, и пуля летит не в него, не в меня, а в стену.
— Опустите оружие, — говорит Тобиас, указывая револьвером на женщину Эрудита, — Я довольно меткий и готов поспорить, что вы — нет.
Я моргаю несколько раз, чтобы сфокусировать зрение. Питер смотрит на меня. Я только что спасла ему жизнь. Он не благодарит меня, я не признаю его.
Женщина Эрудит бросает оружие. Мы с Питером идем к двери. За нами следует Тобиас так, чтобы держать под прицелом женщину из Эрудиции. В последний момент, пересекая порог, он захлопывает дверь.
И мы все бежим.
Мы толпой бежим по центральному проходу сада. Ночной воздух тяжел как покрывало и пахнет дождем. Выстрелы сопровождают нас. Мы слышим хлопанье дверей машин. Я бегу быстрее, чем обычно, как будто дышу не воздухом, а адреналином. Гудение моторов загоняет меня в гущу деревьев. Тобиас хватает меня за руку.
Мы долго бежим по полю. Машины все приближаются. Прожектора освещают высокие стебли, листья и початки.
— Разделяемся! — кричит кто-то, похожий на Маркуса.
Мы разделяемся и продвигаемся по полю, как бегущая вода. Я хватаю Калеба за руку. Я слышу, как задыхается Сьюзан позади Калеба.
Мы шумим из-за стеблей кукурузы. Тяжелые листья режут щеки и руки. Тобиас отодвигает их плечами. Я слышу тяжелый удар и крик. Крики раздаются со всех сторон — и справа, и слева. Выстрелы. Снова погибают Отреченные, как тогда, когда я притворилась, что на меня действует моделирование. И все, что я делаю, это бегу.
Наконец, мы достигаем забора. Тобиас бежит вдоль ограждения, толкая его, пока не находит лазейку. Он держит цепь, чтобы я, Калеб и Сьюзан смогли пробраться. Прежде, чем мы возобновляем бег, я оглядываюсь на поле. Я вижу, как удаленные огни приближаются. Но ничего не слышу.
— Где остальные? — шепчет Сьюзан.
— Их больше нет, — говорю я.
Сьюзен всхлипывает. Тобиас грубо притягивает меня к себе и движется вперед. Мое лицо горит от порезов, но я не плачу. Смерть Отреченных вызывает чувство вины, которое я не могу себе позволить.
Мы держимся в стороне от грязной дороги, по которой Эрудиты и Бесстрашные добирались до Дружелюбных, ориентируясь по железнодорожным путям, ведущим в город. Здесь нельзя спрятаться, так как нет ни деревьев, ни зданий, но нам это безразлично. Эрудиты не смогут ехать через забор, и им понадобиться время, чтобы добраться до ворот.
— Я должна… остановиться… — говорит Сьюзан откуда-то из темноты позади меня.
Мы останавливаемся. Сьюзан падает на землю, плача, и Калеб приседает рядом с ней. Тобиас и я смотрим на город, который до сих пор освещен, ведь нет еще и полуночи. Я хочу почувствовать что-нибудь. Страх, гнев, горе. Но не могу. Все, что я чувствую — это необходимость двигаться дальше.
Тобиас поворачивается ко мне.
— Что это было, Трис? — спрашивает он.
— Что? — говорю я и мне стыдно из-за того, как слабо