– Я ведь могу и чернильницу на голову надеть, промокашка ты рваная. Меня князь лишь пожурит, а тебе пару недель придется ходить с синей мордой, пока не сойдет.

Мне вообще-то не нравится хамить людям, но для некоторых индивидуумов вежливость является всего лишь признаком слабости. Подобное заблуждение очень часто поселяется в головах мелких чиновников – людей лишь номинально прилипших к власти, словно жвачка к подошве. Именно для таких субчиков я и пестую свою вторую ипостась – образ совершеннейшего отморозка.

Судя по переменившемуся в лице чиновнику, кое-какие слухи до него все же доходили, но для пущей уверенности потребовалась демонстрация моей слабой вменяемости. В итоге дело пошло намного быстрее.

Результаты поиска неиспользованных фондов откровенно удивили. Они, в смысле эти самые фонды, все-таки нашлись, причем в целости и сохранности.

Ох, и невесело живется крохоборам под жесткой пятой князя. Прямо слезы от умиления наворачиваются. И главное, по глазам вижу, что сидящему предо мной чиновнику до одури хотелось отщипнуть от забытых сопливым выскочкой денежек хоть малую толику. Но духу не хватило.

Может, зря я нахамил и без того страдающему бедолаге? Эва как его корежит, и непонятно, от чего больше – от моего наезда или от невозможности ободрать меня как липку.

На счету накопилась солидная сумма. В итоге пришлось оформлять кучу объяснительных бумаг и заверять множество смет. Вот уж где эта канцелярская крыса отыгралась на все сто. В итоге я выдохся, словно провел с Мыколой три схватки подряд.

Увы, за все нужно платить.

Голод и усталость загнали меня в ближайший к зданию генерал-губернаторской резиденции трактир, где я просидел до позднего вечера, потому что вдруг образовалась славная, а главное – полезная компания.

Едва я успел утолить первый голод, как в трактир вошел Корнелий Борисович Фамусов – еще один адъютант генерал-губернатора. В отличие от напарника, он обладал легким, незлобивым характером и за словом в карман не лез. При этом на официальных мероприятиях и выездах князя Корнелий, как и его напарник, выглядел холодным и предельно опасным хищником.

– Игнат Дормидонтович, какой сюрприз! – воскликнул Фамусов, едва увидев меня за столом.

– Рад вас видеть, Корнелий Борисович, – не особо кривя душой, поприветствовал я чиновника, при этом не сомневаясь, что наша встреча далеко не случайна.

Судя по всему, сейчас пройдут, так сказать, кулуарные переговоры. Так уж тут принято – то, о чем промолчал начальник, вполне могут оговорить его подчиненные. Порой это делается даже без ведома вышестоящих лиц.

Испросив взглядом разрешения, чиновник присоединился ко мне за столом и вызвал полового. Похоже, он решил совместить приятное с полезным и сделал довольно большой заказ.

Некоторое время мы молча ели, но ждать конца трапезы не желали ни он, ни я.

– Говорят, у вас в Топинске сейчас весело.

– Обхохочешься, – проворчал я, дожевывая маринованный гриб. – Не скажу, что живем как на пороховой бочке, но близко к этому.

– А вы, часом, не преувеличиваете, дражайший Игнат Дормидонтович? – с подозрением вопросил Фамусов. – За вами и раньше замечалась скоропалительность в суждениях и даже действиях.

– Возможно, – не стал возражать я, – но, когда взбунтуются шатуны, бить в набат будет уже поздно.

– И все же, по-моему, вы слишком сгущаете краски. При чем здесь шатуны? Пока дело касается только топинских властей.

– Очень верное слово: пока, – парировал я ленивое замечание коллеги по службе под рукой князя. – Как вы думаете, зачем пришлым понадобился Топинск, если они не претендуют на завод?

– Ну, из Стылой Топи идет много ценного, – нахмурившись, сказал Фамусов.

– И все это идет через шатунов. Поверьте, я точно знаю, что к рукам городской верхушки прилипает не так уж много. Так что нагибать шатунов новичкам все равно придется. И если судить по тому, что власть в моем городе меняют с изяществом забравшегося на пасеку медведя, с шатунами пришельцы церемониться точно не станут. А это война.

– Какой-то сброд решится воевать с полицией, жандармерией и двумя сотнями казаков? – фыркнул Фамусов, за которым я раньше не замечал подобной беспечности.

– Корнелий Борисович, этот сброд вообще мало кого боится. В Топи трусы не выживают, впрочем, как и храбрецы. Они хитры и изворотливы, что делает их еще опаснее.

– Но вы же сами писали в отчете, что сумели обуздать эту вольницу.

– Боюсь, все не так просто, – чуть виновато развел я руками. – Скорее наши отношения можно назвать вооруженным нейтралитетом. Они делают вид, что опасаются меня, а я делаю вид, что могу сильно осложнить им жизнь. Все очень хрупко, и нарушить это равновесие – раз плюнуть.

– Сегодня прямо вечер откровений, – недовольно поморщился Фамусов, и проскользнувшее в его голосе пренебрежение задело меня за живое.

– Вы совершенно правы, Корнелий Борисович. Для меня тоже большим сюрпризом стало то, что князя можно вот так запросто отодвинуть в сторону и заставить тихонько сидеть, как мышь под веником.

– Извольте выбирать слова, милостивый государь, мы говорим о его сиятельстве.

– Поверьте, Корнелий Борисович, – примиряющим тоном ответил я, – именно мое безмерное уважение к его сиятельству и стало причиной недоумения и несдержанности.

Прогиб был засчитан, и Фамусов заговорил спокойнее:

– Если честно, мы с Андреем тоже слегка шокированы. – Сказав это, один из ближайших подручных генерал-губернатора задумчиво замолчал.

– Не желаете поделиться предположениями? – осторожно спросил я.

– Придется, – мотнул головой Фамусов. – Дело очень странное. Не знаю, известно ли вам, что в Министерстве внутренних дел за влияние борются две партии. Точнее, три, но сам министр подчиняется напрямую цесаревичу. А вот два товарища министра находятся под влиянием союзов великих московских родов. Наш гость является порученцем Звонарева, а второй, в свою очередь, пляшет под дудку союза Бестужевых и Карповых. Но вот в чем закавыка. Никто из глав этих родов даже пискнуть в сторону его сиятельства не посмеет. При этом Матюхин привез князю рекомендательное письмо, после прочтения которого его сиятельство изволили очень грязно материться.

– И вы понятия не имеете, от кого именно это послание, – выдвинул я очевидное предположение.

– Да, после прочтения письмо тут же вернулось к Матюхину, а его сиятельство молчат и опять же ругаются.

– А если пофантазировать?

– Знаете, Игнат Дормидонтович, в кои веки даже у меня фантазии не хватило. Так на князя могут повлиять только его императорское величество и цесаревич. Ну еще канцлер, да и то если очень раздухарится. Но это точно не канцлер.

– И что же мне теперь – сидеть, сложив лапки? – начал злиться я, хотя понимал, что мой собеседник ни в чем не виноват.

– Почему это? – хитро улыбнулся Фамусов. – Вам даны рекомендации, и если пешка неизвестной нам очень влиятельной особы перейдет границы дозволенного, то пешка князя может вступить в игру. В итоге его сиятельство, конечно, пожурит неуправляемого подчиненного, но, ежели будет основание, сможет потребовать наказания для исполнителя с противоположной стороны.

Странно, но сравнение с пешкой меня ничуть не задело. В голове тут же завертелись разные варианты провокаций, которые можно устроить для слишком шустрого чужака.

Еще немного пожонглировав догадками насчет личности таинственного кукловода и распив несколько рюмок водки, мы