А затем сахаляр нанес оголовьем рукояти двойной удар в подбородок и лоб соперника. На этом бунтарь, как любил говаривать Кандыба, «размяк» и позволил связать себя почти без сопротивления. Ни кандалов, ни веревок у казака с собой не было, так что пришлось использовать свой ремень, да и сыромятные ремешки на одежде пленника тоже пригодились.
Словно дожидаясь конца схватки, за оградой кладбища послышались свистки полицейских и замельтешили огоньки фонарей. Через минуту на полянке стало тесно и светло.
Расхристанный и злой как черт жандармский поручик хотел приголубить пленника ударом ноги, но Эргис остановил его.
– Не надо так делать.
– Он убил моих людей! – взъярился офицер.
– Я не о нем пекусь, а о вас, – спокойно сказал сахаляр, получив в награду за добрый совет яростный взгляд.
Впрочем, поручик оказался адекватным и ограничился только взглядом.
Уже через пару минут пленника погрузили на подводу и повезли к жандармскому управлению города Якутска. Правда, управление – это сильно сказано. В небольшом здании обнаружилось всего восемь жандармов, двое из которых уже оставили службу по вполне уважительной причине. Еще двое сейчас занимались погибшими товарищами. Зато в управлении имелась подвальная камера для узника. Эргис, которого войсковой старшина Засулич «одолжил» поручику до утра, не получив дополнительных указаний, решил остаться, чтобы присмотреть за пленником. Явившиеся на шум полицейские уже убрались восвояси, так что компанию казаку составляли трое жандармов.
Поручик, как только они смогли сличить пленника с фото из архива, жутко заволновался. Он тут же запер дверь в камеру и побежал будить телеграфиста, чтобы побыстрее отправить телеграмму в Иркутск. Из его торопливых пояснений было понятно, что такой улов в Якутске держать опасно и срочно нужно вызвать дирижабль. Затем жандармский офицер планировал явиться в расположение родного полка Эргиса и попросить дополнительную охрану хотя бы до прибытия воздушного транспорта с подмогой.
Сахаляр хорошо знал обстановку в городе и окрестностях, чтобы понимать всю правоту поручика. Ловушку ставили на одного из мелких вождей племени, который приторговывал левым золотишком, а в сеть попался слишком крупный лосось, как бы не порвал невод и не ушел по трупам. Точнее, сам-то он ничего из камеры не сделает, а вот товарищи могут ввязаться. А они у Дабаана по прозвищу Непокорный имелись – слишком уж популярная личность среди якутов. Некоторые считали его борцом против чужаков-захватчиков, другие принимали за обычного бандита. Но то, что это непростой человек, признавали все.
Обоснованность славы сильного лидера и вождя Эргис осознал буквально через минуту, когда пленник очнулся и посмотрел на него через прутья решетчатой двери.
– Эй, якут, – обратился он к нему на родном языке.
Казак не дал ему продолжить, ответив по-русски:
– Я – сахаляр, и ты это знаешь. В другом месте и в другое время ты именно так бы меня и назвал.
– То, что чужак воспользовался слабостью бедной женщины, не делает тебя якутом меньше, чем твоих родичей.
– Ты ничего не знаешь ни о моей матери, ни об отце, ни тем более о родичах, – опять перебил пленника казак.
С такими, как этот Непокорный, нужно вести себя словно общаешься с юером, пришедшим в полночь к твоему балагану.
– Не знаю, как там было в твоем родном стойбище, – не унимался говорун, – но уверен, что для нуучча своим ты не станешь никогда. Как и все мы. Мы всегда будем для них отбросами, тупыми дикарями, которые не могут жить без крепкой руки белого царя.
Лидер якутского освободительного движения внезапно осекся, натолкнувшись на ехидную улыбку казака.
Эргис улыбался вполне искренне. Слова этого опасного мечтателя были бесполезны. И дело не в том, что даже сил забайкальских и амурских казаков хватит, чтобы подавить любое восстание, что уж говорить о войсках Восточно-Сибирского военного округа. Да и намек на плохое отношение к полукровке для того, кто жил в дружной семье казаков, был пустым звуком и не цеплял. Важнее другое: выйдя из тайги, будущий казак принял в свое сердце не только светлого бога, но и еще одно божество по имени Закон. Да, именно тот закон, что записан словами на бумаге. Конечно, Эргису была ведома русская поговорка про закон и дышло, но тот, кто пытался в одиночку ворочать это самое дышло, знает, что дело сие непростое и утомительное. А вот вожди и шаманы, в руки которых предлагает вернуть власть этот говорун, ничем подобным себя не утруждают. Для них законом является то, что нашептали духи в задурманенную мухоморами голову. Но чаще всего веления духов просто выдумываются для личной пользы. Вот какое, скажите, дело лесному повелителю Баю Байанаю, кто именно станет мужем красавицы Кун – лучший охотник Эргис или туповатый сын вождя племени?
Горькие воспоминания казака были прерваны шумом наверху. Опасливо покосившись на дверь камеры и посчитав ее вполне надежной, Эргис быстро взбежал по лестнице. Но уже наверху понял, что опасности нет. В управление явился какой-то офицер и занялся излюбленной офицерской забавой – шпынял тех, кто ниже по чину.
И все же что-то царапнуло слух. В Якутске сахаляр прожил уже десять лет. По-русски говорил почти без акцента и вполне был способен различать эмоциональнее оттенки. Сейчас он слышал напряжение. Казалось, что офицер говорил нехотя, через силу. Желание вернуться в подвал пропало. Появилось острое чувство, что и подвал, и весь этот дом внезапно превратились в смертельную ловушку. А чтобы выбраться наружу, придется пройти через главный холл, где и разворачивалось странное действо.
– А я требую немедленно доставить подозреваемого в полицейский околоток для допроса! – кричал офицер, стоявший спиной к казаку.
– Ваше благородие, сие никак не возможно, – вытянувшись в струнку, пытался возражать жандарм.
Внезапно, словно уловив взгляд Эргиса, офицер вздрогнул и чуть повернул голову. Казак узнал помощника полицмейстера, но на этом понимание происходящего закончилось, а начался сущий кошмар. Полицейский резко выхватил револьвер и пугающе быстро трижды выстрелил в стоящих перед ним жандармов. Четвертая пуля должна была достаться Эргису, но он уже прыгнул в сторону окна. Да, можно было бы напасть, пока странный офицер расправляется с беспомощными жандармами, но слишком уж стремительным оказался стрелок, к тому же атаковать офицера даже в такой бредовой ситуации было бы самоубийством. Независимо от того, как все закончится, виноватым окажется простой казак. Так что выход был один – бежать.
Наружу Эргис вылетел вместе с оконной рамой и стеклом, благо окна в управе были большими и не особо крепкими. Выйдя из переката, он тут же побежал, изо всех сил наращивая скорость. А все потому, что снаружи оказалось как бы не опасней, чем внутри. У самого крыльца над трупом последнего жандарма замерли два якута в традиционных кафтанах с опушкой. В руках они держали короткие карабины. У казака