— Всего хорошего, молодой человек, — пробурчала клякса со знакомыми с детства интонациями. — Явитесь родственникам во сне, попросите их голосовать за меня…
— Нет уж, — передернулся я, когда президент исчез, все еще не веря в реальность происходящего. — Еще один смертный грех я не совершу, пожалуй…
После того как я остался один, никому более из присутствующих в Чистилище не интересный, тяжелые мысли одолели меня с головой. На моих глазах человека вернули к жизни, вытащили «с того света» так, чтобы он мог жить дальше. Почему врачи не спасли меня? Ведь я тоже мог бы вернуться, сколько же у меня осталось незаконченных дел на земле? Мне стало интересно, отпускают ли души грешников, как в фильмах, для того чтобы они могли завершить все начатое? Впрочем, ответ на свой вопрос я получил очень быстро, когда мимо меня прошел зареванный, но такой же мертвый, как и остальные, главный подрядчик длительного строительства в Санкт-Петербурге футбольного стадиона «Зенит». Нет, никого заканчивать свои дела из Чистилища не отпускают, так они и останутся незавершенными.
Сейчас я уже не помню, сколько именно времени мне довелось провести между Адом и Раем, его там не существует. Мне показалось, что прошли недели, хотя на самом деле по мою душу явились гораздо раньше, чем следовало бы. А все потому, что все адвокаты попадают в Ад…
* * *Ахат эсрэ, тевет
«Эрев тов[2], милый отец! Поскольку я так и не получил от тебя ни одной весточки, мне захотелось еще раз обратиться к тебе. Скорее всего, мое первое письмо попросту не дошло в место доставки, принимая во внимание весь тот бардак, который творится сейчас в Структуре. Все мы, отец, так или иначе состоим у тебя на службе, но я вот не допускаю в своем небольшом отделе такой беспредел и разгильдяйство, как некоторые.
Отец, твой последний проект просто прекрасен и очень оригинален, только ты мог выдумать нечто, что поставило всю Структуру с ног на голову. Та пара, которую ты привлек для эксперимента, они просто чудесные! Мои братья обожают их, ни на шаг не отходят от этих существ. Больше всего с ними подружился Л., ему очень интересны все обстоятельства их жизни. Он говорит с ними на протяжении целых дней, я волнуюсь, не утомит ли Л. наших друзей своими расспросами. Некоторые темы, которые он поднимает, впрочем, неуместны, отец, но это же Л., чего от него ожидать? Все же мне хотелось бы побеседовать об этом с тобой более подробно, если можно.
Я так скучаю, отец; когда мы виделись в последний раз? Кажется, весь мир сошел с ума, вся Структура крутится сейчас вокруг нашей подопытной пары. Понимая всю важность точного исполнения любых твоих указаний, я не всегда могу уяснить себе, почему при их появлении ты совсем позабыл о своих детях.
Многие из нас работают для тебя каждый день, в том числе и я сам. На днях мне удалось поймать Л. в его свободную от труда минуту, чтобы он рассказал мне что-то о тебе. С ним тяжело общаться, в его голове полная сумятица. Он пылко говорил об участниках нашего проекта, предлагал какие-то идеи в их отношении. Я резко одернул его, попытавшись напомнить про субординацию: главный у нас ты, отец, а уж никак не Л. Неужели он не понимает, что поставит все наше дело на грань срыва, если захочет вести деятельность без согласования с тобой? Но он, кажется, не осознает этого, пытаясь анализировать твои решения, отец. Ему что, делать нечего? Все твои дети так заняты в Структуре, работа над проектом наша только началась. Ани ло мэвин[3], отец!
А ведь ты все равно любишь Л. больше, чем других из нас, не так ли? Если ты так же любишь и меня, прошу, присмотри за ним, чтобы не пошло прахом все то, над чем ты каждый день корпишь по службе. Если все сорвется, то что станет с нами? Сможем ли мы чем-то тебе помочь?
Если ты не забыл обо мне, занимаясь своей работой, умоляю, пришли хоть какую-то весть. Я готов увидеться с тобой в любой время, прошу, отец, нам нужно поговорить. Или хотя бы побеседуй с Л., наставь его на верный путь. С ним-то ты общаешься гораздо чаще…
Твой сын» * * *Ангел появился передо мной так внезапно, что я вздрогнул, широко раскрыв уставшие глаза. Небесное создание имело невысокий рост, острый носик и рыжие волосы, обрамлявшие ее лицо небольшими завитками. Я бы сразу мог сделать вывод о том, что девица — Божья посланница, вот только смотрела она на меня вовсе не дружелюбно, даже как-то презрительно.
— Антон Олегович Шальков? — звонко поинтересовалась ангел, похлопав длинными тонкими пальцами по толстой серой папке, которую держала в руках. Девушка была такой красивой, что папку я даже и не заметил поначалу, лишь позже осознав, что она огромна и на ней напечатано черными буквами мое полное имя, дата рождения и, кажется, день смерти.
— Присутствует, — пришлось мне вскакивать с жесткой скамейки, приглаживать взъерошенные волосы, оправлять рубашку и галстук.
— Вы в курсе, что рассмотрение вопроса о вашей грешной душе назначено на 2573 год? — ангела мои попытки выглядеть в ее глазах прилично нисколько не впечатлили. Еще бы, ведь у нее в досье было краткое описание всех моих грехов, такое красивым галстуком не компенсируешь. Я был ей просто омерзителен.
— Теперь в курсе, — развел руками я.
Ангел кивнула и собралась уже было удалиться, потеряв ко мне всякий интерес, как вдруг в коридоре объявилось еще одно чудесное видение, но уже определенно не небесное. На вид ей было лет 30, хотя на самом деле могло быть и 45, просто выглядела эта дама отменно. На ее длинных ногах гулко, словно эротические стоны, стучали туфли на высоком каблуке фиолетового цвета. Молодая женщина была затянута в тугое черное платье в пол, чей покрой мог бы считаться целомудренным, если бы не дикий разрез на ее правом бедре. Он был таким высоким, что в нем иногда мелькало красное нижнее белье. Здравствуй, Чистилище, не так я себе тебя представлял…
— Антон Олегович Шальков? — остановившись прямо напротив меня и без энтузиазма кивнув ангелу, у которой выражение лица стало еще более брезгливым, красавица с интересом прищурила свои совершенно черные глаза.
— Все еще здесь… — я на всякий случай еще раз пригладил волосы. — До 2573 года, насколько я понимаю…
— Верно! — уточнила