Это свойство исчезает в биологическом и психологическом измерении, однако в свете многомерной антропологии мы хотя бы понимаем, отчего так происходит, и теперь кажущаяся закрытость человека в биологической и психологической проекции уже не противоречит его человечности. Закрытость в более низких измерениях вполне совместима с открытостью в более высоком измерении, будь то открытость цилиндрического стакана или человека.
Теперь также становится понятно, почему надежные данные исследований на более низких уровнях, пусть они и оставляют в стороне человеческую сущность, при этом вовсе ее не опровергают. Это относится и к столь различным подходам, как бихевиоризм Уотсона, изучение рефлексов в теории Павлова, психоанализ Фрейда и психология Адлера. Логотерапия не отменяет все эти подходы, а стремится выйти за их пределы. Она предлагает рассмотреть их данные с точки зрения более высокого измерения или, как поясняет норвежский психотерапевт Бьярне Квильхоуг{12} применительно к теории научения и поведенческой терапии, открытия этих школ пересматриваются и заново оцениваются логотерапией, возвращаются к человеческому смыслу.
В таком контексте уместно будет предостережение. Называя различные уровни более или менее высокими, мы не подразумеваем оценочное суждение. «Более высокое» измерение всего лишь более инклюзивное и более всеохватывающее{13}.
Для антропологии это ключевая проблема. Подразумевается не более и не менее как признание того, что человек, сделавшись человеком, никоим образом не перестал быть животным, как самолет не утрачивает способности передвигаться по земле на территории аэропорта.
Как я указывал во введении, Фрейд был слишком великим человеком, чтобы не понимать, как он навеки привязал себя к «фундаменту здания и первому этажу», иными словами, к более низкому, психологическому измерению. Жертвой редукционизма он становится лишь в тот момент, когда в письме к Людвигу Бинсвангеру завершает это признание словами, что он-де «уже отвел место религии, поместив ее в разряд неврозов человечества». Даже гений не может до конца противостоять цайтгайсту, духу своего времени.
А теперь посмотрим, как второй закон многомерной онтологии применяется к человеку. Нужно лишь заменить те три не поддающихся однозначному истолкованию круга неврозами, поскольку неврозы столь же неоднозначны. Невроз может быть психогенным, то есть неврозом в традиционном смысле. Более того, собственное исследование убедило меня в том, что существуют также соматогенные неврозы. Например, есть случаи агорафобии, вызванные гипертиреозом. И наконец, есть не менее значительная группа неврозов, которую я назвал ноогенными. Они коренятся в духовных проблемах, в моральных конфликтах или в конфликтах между истинной совестью и тем «Сверх-Я», которое я упоминал в начале главы. Но еще важнее те ноогенные неврозы, которые происходят из фрустрации воли к смыслу, из того, что я назвал экзистенциальной фрустрацией, из экзистенциального вакуума, которому в этой книге посвящена отдельная глава.
Итак, в той степени, в какой этиология неврозов многомерна, их симптоматика становится неоднозначной. И как мы не можем по круглой тени определить, возвышается ли над ней цилиндр, конус или шар, так не можем заведомо знать, скрывается ли за неврозом гипертиреоз, страх кастрации или экзистенциальный вакуум, – по крайней мере мы не можем это выяснить до тех пор, пока ограничиваемся психологическим измерением.
Патология неоднозначна, то есть в каждом конкретном случае нам приходится искать логос патоса, смысл страдания. А смысл страдания необязательно располагается в том же измерении, что и симптоматика, он вполне может скрываться в другом измерении. Многомерная этиология неврозов требует того, что я бы хотел именовать объемной или многомерной диагностикой.
И это верно применительно как к диагностике, так и к терапии в целом. Терапия тоже должна ориентироваться на многомерность. Нет никаких априорных возражений против «уколов и электросудорожной терапии». В случаях эндогенной депрессии, как это называется в психиатрии, вполне закономерно и оправданно применять лекарства, а в тяжелых случаях даже лечение разрядами электрического тока. Надо сказать, я изобрел первый транквилизатор на континенте, еще до того как англосаксы проторили путь к «Милтауну»[4]. В исключительных случаях я назначал лоботомию и иногда сам проводил такие операции на мозге. Само собой разумеется, что и эти меры не отменяют необходимости в психотерапии и в логотерапии, ибо даже в таких случаях мы не просто лечим болезнь, но имеем дело с человеческими существами.
Вот почему я не могу разделить тревогу тех выступавших на международной конференции, кто высказал опасение, как бы психиатрия не сделалась механистической и пациенты не почувствовали себя обезличенными, если мы начнем активно применять фармацевтические средства. В отделении неврологии больницы при Венской поликлинике мои сотрудники использовали и лекарства, и по необходимости даже электросудорожную терапию, но никогда не происходило никакого насилия над человеческим достоинством пациентов. С другой стороны, я знаю многих глубинных психологов, которые решительно противятся лекарствам, не говоря уж об электросудорожной терапии, но при этом самим своим механистическим подходом к человеку попирают достоинство пациентов. Вот почему мне кажется важным создать концепцию человека, с которой мы будем подходить к нашим пациентам осознанно, а метаклинические результаты такой психотерапии будут очевидны.
Важна не столько техника сама по себе, сколько принципы, в соответствии с которыми применяется техника. Это верно не только для лекарств и электросудорожной терапии, но и для классического психоанализа, для адлерианской психологии и также для логотерапии.
Теперь вернемся ко второму закону объемной онтологии и для разнообразия заменим геометрические фигуры историческими примерами. Представим себе, что первая тень-круг соответствует шизофрении со слуховыми галлюцинациями, а вторая тень – Жанне д’Арк. Несомненно, с точки зрения психиатрии святой поставили бы диагноз «шизофрения» и, пока мы остаемся в пределах психиатрии, Жанна д’Арк «всего лишь» шизофреничка и «ничего более». Что она представляет собой помимо шизофренички, нельзя установить внутри этого, психиатрического, измерения. Как только мы перейдем в ноологическое измерение и примем во внимание теологическую и историческую роль Жанны, выяснится, что она «не только» шизофреничка. Тот факт, что на уровне психиатрии Жанна больна шизофренией, ни в малейшей степени не убавляет ее значимость в других измерениях. И наоборот: даже если мы примем на веру, что она святая, это не отменит тот факт, что она также была больна.
Психиатр должен оставаться в рамках психиатрии и не делать из психиатрических феноменов вывод, только ли психиатрический тут феномен или нечто большее. Но, оставаясь в рамках психиатрии, он вынужден проецировать данный феномен в психиатрическое измерение. Это вполне законно, пока психиатр сам понимает, что он делает. Более того, такая проекция в науке не только правомерна, но даже обязательна. Наука не может совладать с реальностью в полном