Особенно привлекают фотографии. Они висят в рамках на стенах, лежат в домашних альбомах, музейных папках, вдруг выпадают из каких-то семейных бумаг, из пакетиков, конвертов: пожелтевшие, на твердом фирменном картоне или простенькие, с затертыми краями. На старых фотографиях нет улыбающихся людей, серьезно, даже строго смотрят на нас и дают себя рассмотреть бородатые или усатые казаки в папахах, черкесках, с кинжалами, сидящие на стуле, рядом с ними стоят казачки, преданно положив руку на плечо мужа; или мастеровые в пиджаках, сапогах, кепках, с цепочкой часов на жилете; или молодые ударники колхоза в бедноватой, но модной по тому времени одежде.
Пытаешься расспросить об этих людях и чувствуешь, как хрупки, скудны, приблизительны сведения даже о матерях и отцах, еще скуднее о дедах и бабках, их друзьях и товарищах, а уж дальше — и совсем туман.
Рождается в душе каждого живущего и согревает его чувство сердечной связи с родными и близкими людьми, которое не выскажешь словами. Но вот родного человека нет, сердечная связь оборвалась, и, к великому собственному изумлению, обнаруживаешь, как мало известно тебе о жизни и судьбе своей же собственной матери или отца, деда и бабки. А что уж говорить о других, просто живущих рядом людях.
Все течет, уходит куда-то во тьму, поглощается временем. Лишь некое загадочное, влекущее марево дрожит-переливается над ушедшими.
А ведь здесь, в степном южном солнечном крае, велся нашим народом, вернее, продолжался многовековой поиск народного счастья, но великие и трагические уроки его еще плохо осмыслены. Жизнь Епистиньи, гибель ее семьи высвечивают и трагические ошибки, и верное направление великого поиска.
Корни в пласте
«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки…»
На краю поля прорыта глубокая траншея, куда готовятся уложить трубы для полива. Если встать на ее дно — скроешься с головой, а на дне все чернозем и чернозем. Толстый пласт чернозема на срезе напоминает отрезанный ломоть хлеба, шершавый, добрый, живой.
Крупно, заметно уходят в землю корни деревьев, и даже когда дерево срублено и корни сгнили, все-таки в толще сохранились их следы, уходящие вглубь. Корни же степной травы многочисленны, тонки, перепутаны, легко умирают и прорастают снова. Где уж тут найти корни давно отшумевших трав?
В мощном черном пласте уложены сотни тысяч лет жизни. Какие растения цвели и зеленели, набирались сил от земли и солнца, а затем, перегнив, образовали нижние слои чернозема? Какие звери, птицы, какие люди жили тогда?..
По некоторым теориям, в пласте кубанского чернозема немало частиц почвы, принесенных сильными, устойчивыми ветрами из Средней Азии, где на месте сегодняшних пустынь были когда-то цветущие долины, уничтоженные бездумным, неумелым хозяйствованием, а вернее всего — в тех цветущих долинах произошла какая-то народная трагедия, после которой долины выродились в пустыни… Где-то тут, близко к поверхности, превратились в чернозем травы, по которым ходили Степановы, травы тоже навсегда ушедшего времени.
Самой степной травы, ковыля, теперь не осталось. Степь вся распахана. Чернозем начал истощаться, сильные ветры поднимают его и несут в другие места, в моря, в реки.
В толщу народного пласта уходят корешки рода Степановых. Известны роды, фамилии, пронизывающие своими видимыми корнями толщу многих веков.
Древние роды не могли не родниться друг с другом, не пересекаться на протяжении веков. Выяснено, что в той или иной степени родства оказались великие писатели и известные общественные деятели XIX века. Роднились дворянские и княжеские роды русских, украинцев, белорусов, поляков, татар, грузин, казахов, немцев, французов, англичан и других народов. Еще при Ярославе Мудром русские княжны стали королевами французской, венгерской, норвежской, датской, а сыновья Ярослава — Изяслав, Святослав, Всеволод — были женаты на принцессах из германских, польских земель, из Византии.
Ну а крестьяне?.. Если бы мы знали все родословные крестьянских родов, наверняка оказалось бы, в какой удивительной степени родства находятся многие известные наши современники, находимся все мы. Переезды, расселения, бегство крестьян и раскольников на окраины государства, уход в города, войны, господство на определенных землях то одних, то других народов, захват пленных, долголетнее соседство причудливо перемешали не только роды, но и народы между собой.
Если бы были известны родословные… Но предков мы знаем чаще всего лишь до дедушки и бабушки, а дальше все обрывается, и корни уходят в темную глубь времени, в пласт народа. Древность крестьянского или другого «незнатного» рода, ценности рода на этом, так близко отстоящем поколении переходят сразу в древность народа, ценности, дела и славу его.
Уходят в глубь веков лично твои корни, пронизывают толщу пласта, разветвляются множеством незнаемых родственников. Обнаруживаешь, что всякий народ — это живое существо, имеющее свою душу, характер, здоровье, возраст, родословную, свою судьбу. Потому так тянется сердце к знанию истории — родословной своего народа. В этой родословной — жизнь и дела лично твоих далеких безвестных предков.
Родственники рода Рыбалко, как и потомки рода Степановых, доходят в своих воспоминаниях о предках до времени переселения. На переселении обрывается слабенький, тоненький корешок памяти родов, ведущий в глубь пласта.
Глава 2. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
Так переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории…
В. О. Ключевский.
Курс русской истории
Благодарим Императрицу,
Молимося Богу,
Що нам она указала
На Тамань дорогу.
Антон Головатый, войсковой судья
Черноморского казачьего войска
Арба на степной дороге
По весенней степной дороге медленно двигалась громоздкая арба, которую тащила пара волов. На арбе были сложены узлы одежды, чугунки, макитры, сундук, прялка, закопченный котел, прочая домашняя утварь. Рядом с арбой и позади нее шли усталые, почерневшие от солнца взрослые и дети, чуть в сторонке бежала, высунув язык, собака.
Казак верхом на коне, купец в бричке, чабан у отары, мужики и бабы в селах и станицах застывали и смотрели на арбу долгим взглядом. Большая семья на дороге — не будничная сценка, тревожно и доверчиво обнажена сокровенная суть народной жизни, обычно глубоко скрытая.
Внимательный взгляд определял хозяина, хозяйку и девять их детей, выделял старшего, взрослого сына, младшую, маленькую дочку. Если смотрел добрый человек, сжималось его сердце от жалости, от сочувствия: ведь не кочевники едут, не цыгане, а большая крестьянская семья, не привыкшая и не приспособленная к долгим путешествиям, оторвалась от дома, от родного села и ищет новое пристанище. Это большое испытание судьбы, перед которой семья сейчас совсем беззащитна: болезни, несчастья, беды так и кружат над ней. Куда они едут, что сдвинуло их с места: голод, пожар, нужда? Найдут ли свое