Леон увидел, что священник вдруг остановился, повернул голову и немигающими глазами уставился на него, на Леона!!! Мальчишке хотелось бежать как можно скорее, бежать из этого страшного места! Но он не мог, прикованный к земле этим взглядом.
– Бетрезен, – выдохнул старик в рясе священника. – А ты хочешь служить Бетрезену? Хочешь служить отцу своему?
Его глаза приблизились, вжали мальчика в пыль. Уродливое лицо нависло над Леоном. Он хотел было крикнуть, что у него есть отец, его, родной, настоящий, но не мог! Будто язык прижгло раскаленным гвоздем!
– Впусти, впусти Бетрезена в свою душу, мальчик, впусти. Быстрее!
Мир вокруг почернел! Налился предгрозовой синевой, зарокотал! Стало нечем дышать, из-под ног у Леона ушла земля, он почувствовал, что валится куда-то вниз, туда, где полыхает вечный пламень и ждет кто-то, ждет, только и ждет, чтобы вцепиться! Но тоненькая, хрупкая ладошка ухватилась за его, Леона, руку и тянет, тянет, не дает упасть, рухнуть, исчезнуть. И он сам что было сил вцепился в эту ручку, такую тоненькую и вместе с тем, такую сильную.
– Хочешь конфетку, мальчик… – просипел священник, застилая собой черное небо.
Дыхание остановилось. Леон захрипел, давясь слюной. Но тут…
– Эй, еретик.
Леон упал на землю. Закашлялся. Из его глаз полились слезы. Мир снова вернулся, стал твердым, осязаемым, наполненным звуками и красками.
– Леон, Леон. – Марта тормошила его, дергала за одежду. – Что с тобой?!
Но мальчишка смотрел через ее плечо. Туда, где в круг вышел человек. И из-под лохмотьев пилигрима вдруг показались блестящие, словно пылающие на солнце доспехи.
– Эй, еретик. Тебя, кажется, заждался твой Бетрезен. Но сначала с тобой хотят побеседовать инквизиторы.
И священник закричал, а к нему со всех сторон кинулись пилигримы, на ходу сбрасывая одежду паломников.
Еретик поднял руки вверх, его ладони налились ярким, слепящим светом.
Вокруг закричали, и Леон, опомнившись, потащил взвизгнувшую Марту прочь от этого места.
Лавируя между мечущихся в ужасе людей, он бежал туда, где, по его мнению, осталась телега. Там должен быть отец! Единственный, самый надежный, тот, с кем ничего не страшно.
Но Марта вдруг остановилась, потянула его в другую сторону.
– Куда? – Леон обернулся и увидел Снежного гиганта.
– Марта! – крикнул тот.
– Папа!
Бородач в два скачка одолел расстояние, разделявшее их, сгреб обоих детей и нырнул куда-то в сторону. Тут же на место, где они стояли, обрушился какой-то мусор, перевернутая бричка или ларек. Покатились по земле большие, круглые, оранжевые плоды. Грохнул где-то позади раскат грома.
Гигант вытащил их из круговерти, в которую превратилась ярмарка.
Зашвырнул, как двух котят, в повозку, на которую уже были погружены вещи артистов.
– Пора уходить! – Он ловко прыгнул на козлы.
– Мне нельзя! – крикнул Леон. – Меня папа ждет!
– Да? – Гигант обернулся. – А где он?
– Не знаю, там, где телеги…
– Тогда тебе туда. – Гигант махнут рукой. – Мы уходим.
И он покачал головой и вдруг предложил:
– А если хочешь, давай с нами.
– Нет. – Леон вдруг понял, что именно сейчас теряет Марту. Внутри все сжалось. К горлу подступил ком. – Нет. Мне надо к папе.
– Ну… – Гигант пожал плечами и отвернулся.
– Марта. – Леон не знал, что нужно говорить в таких случаях.
Девочка ловко распустила волосы. Сунула ему в руки длинную, пеструю ленту.
– Вот. И теперь ты должен меня поцеловать.
И она подставила щеку. Леон, сам не понимая, что делает, неловко ткнулся губами.
– Теперь ты будешь мой рыцарь. Беги… – Марта ловко столкнула его с края кибитки. Та, будто только этого и ждала, тронулась, набрала ход. Марта крикнула ему: – Ты будешь мой рыцарь!
И исчезла в клубах пыли.
– Леон! – Крепкие руки отца подхватили его, закрутили. – Леон, где ты был?! Я все обежал! Я у всех спрашивал! Леон?! Что случилось, почему ты плачешь?! Тебя кто-то обидел?!
Глава 5
Обратно возвращались уже в темноте. Дорога была одна, не заблудишься. Но отец все равно нервничал. Он то и дело смотрел в небо, на наползающие из-за горизонта тучи, на яркую, высокую луну и бормотал что-то успокаивающее, вроде: «Успеем… Точно успеем…»
Бормотал больше для Леона, чем для себя.
Леон прятался под тулупом. Было холодно. Дневное тепло улетучивалось так стремительно, что казалось, вот-вот пойдет снег. Их лошадка дышала паром.
– Пап. – Леон подобрался ближе, перетащил тулуп за собой, накинул на плечи отцу, сам залез ему под руку, как под большое крыло.
– Что, сынок?..
– А там, на рынке, это были кто? Паладины?
– Нет. – Леон понял, что отец смеется. – Не они.
– А кто?
– Это просто охотники.
– Какие охотники?
– На ведьм. – Отец вздохнул. – Они всегда там, где много народу собирается. Ну, по крайней мере, так говорят. За всем не уследишь. А чтобы к себе внимания не привлекать, охотники обычно одеваются в лохмотья всякие. Или купцом прикинутся.
Он снова вздохнул.
– Раньше так не было.
– Как не было? – Леон посмотрел на отца. Тот грустно улыбнулся.
– Чтобы еретик, да еще колдун, вот так в центре ярмарки. Не было. А уж чтобы он супротив охотников пошел, это уж совсем неслыханное дело. Говорят, что они, мол, чувствуют. Значит, он знал, что охотники рядом. И все равно.
– А кто такой еретик?
– Ну, – отец пожал плечами, – есть такие люди… Или не люди, уж не знаю. Ходят по деревням, народ морочат. За душами человеческими приходят.
– За душами? – Леон припомнил бездну под ногами и нависшее лицо еретика со страшными, голодными глазами. – А зачем?
– Они Бетрезену служат. А ему души человеческие нужны.
– Зачем?
– Сожрет или, там, в еретика превратит. И будет человек с такой душой ходить по белу свету, другим честным людям вред приносить. Или еще чего похуже.
Леон вспомнил, как на проповеди их приходской священник рассказывал о сотворении мира и о том, как Бетрезен создал мир и тех демонов, которые все испортили. И как страшно заплатил за это сам Бетрезен.
– А что с ним дальше будет?
– С кем? – удивился отец.
– Ну, с тем, который на ярмарке. Еретик.
– Известно что. В столицу потащат. Там разберутся…
Некоторое время они ехали молча. Отец посматривал на звезды, на реку, что вилась серебристой лентой внизу, под дорогой. Вздыхал.
Леон вспоминал суету на ярмарке. Страшного еретика. Марту.
– Ты вот что, – прервал молчание отец. – Ты матери не рассказывай ничего. И я не буду. Чтобы не волновать лишний раз. Понимаешь? Она, конечно, все одно узнает, но все-таки.
– Хорошо…
Отец присмотрелся к чему-то на том берегу реки. Хлестнул лошадь.
– Пошла, родная. Пошла.
Леон тоже вытянул шею.
Внизу, под косогором, на самой кромке Леса что-то происходило. Кто-то большой неуклюже ворочался. Трещали сучья.
– Что это? – прошептал Леон.
– Не знаю и знать не хочу. – Отец стегнул лошадь. – Ничего хорошего уж точно.
Кроме треска сучьев и голодного рыка зверя, до слуха Леона доносилось еще что-то.
– Пап, там плачет кто-то.
– А, шут его побери. – Отец выругался и привстал на козлах. – А ну пошла живее!
Плач стал громче. Перешел в