— Вот он, который не приехал в срок. А где ж Каравай?
— Кто?
— Водила мотофургона, Каравай… — Киря огляделся. — Слышь, девка, а что там на бугре, вон там?
Йоля утерла слезящиеся глаза и посмотрела, куда он указывал. Потом побежала к соседнему пригорку и вернулась с грязным растоптанным башмаком.
— Вроде у Каравая такие копыта были… — протянул Киря, тревожно озираясь. — Вот что, садись да покатим отсюда. Нас на прииск отправили, вот туда и доберемся. После будет видно.
Йоля отлично понимала напарника. Вдвоем здесь слишком опасно, и непонятно, что произошло. Куда подевался водила, почему его башмак в трех десятках шагов валяется? Его это кровь на руле или чья? С прииска можно на мотоциклетке пару охранников привезти, вчетвером надежней.
На прииске добывали слоистый камень, который после варки и обработки превращался в некое подобие чензира. Может, это чензир и был, только плохой, низкого качества. «Чензир для бедных», — так сказал Киря, пока ехали по тракту. Небоходы его не покупают, потому что тяжелый и слишком легко плавится, вон из цистерны по пути расплескивался. Но Шарпан все же умел эту липкую дрянь продать, а инкерманские гетманы хотя и блюли свою монополию, но пока что к Шарпану ничего не имели, конкурент он для них не слишком опасный. К тому же гетманов недавно крепко побили под Херсон-Градом, им сейчас не до Шарпана…
Йоля взгромоздилась на сиденье, и Киря повел мотоциклетку вокруг холма, потом долина гейзеров осталась позади, а на горизонте синеватой глыбой встал горный кряж, где и располагался прииск. Там, по словам Кири, трудились с десяток рабочих да втрое больше рабов копали породу. При них восемь человек охраны.
* * *Мотоциклетка въехала на фабричный двор и замерла. Побелевшие от солнца стены, примыкающие к скальным отрогам, дощатые пристройки, груды обломков, какие-то ржавые железяки, повсюду лужи застывшей черной массы… и тишина. Такая же странная тишина, как в долине с ядовитыми испарениями, где осталась цистерна. Там и здесь — предметы, принадлежащие человеку, совсем недавно бывшие в употреблении и заброшенные.
Киря заглушил мотор и огляделся.
— Куда это они все подевались? Здесь всегда грохот стоит: породу дробят, чензир в котлах бурлит, все шипит, пар и дым клубами…
Йоля потыкала ботинком застывшую черную лужу — твердо. Разлитый чензир схватился намертво, как камень. И только она собралась спросить Кирю, сколько времени нужно этой дряни, чтобы так высохнуть, как створка ворот, скрипнув, приоткрылась. Йоля пригнулась и вскинула ствол. Из тени выглянула небритая рожа.
— Киря, ты? Один?
С девкой вот. Что у вас тут, Леван? — Обернувшись к Йоле, Киря шепнул: — Спрячь пистоль, это Леван, старший охраны здесь. Слышь, Леван, так что ж?..
Договорить он не успел — створки ворот качнулись, пропуская толпу. Больше десятка мужчин бросились к мотоциклетке. Они мчались, отталкивая друг друга, спотыкались, хватались за чужую одежду, чтобы не свалиться… хрипя, отпихивали вцепившиеся руки… Мигом окружили мотоциклетку, Йолю толкнули, так что она повалилась в засохший чензир, потеряла Кирю из виду и вконец растерялась. Что ей делать? Это же не бандиты, свои вроде? И не стреляют, не орут, ничего такого.
— Эй, ты чего? — выкрикнул в сутолоке Киря, Йоля услышала звуки ударов, хриплые возгласы, стон напарника.
Выстрелить она успела дважды, потом ее ударили по голове, в глазах потемнело. Она вцепилась в рукоять «беретты», которую рвали из рук, не удержала, получила еще несколько крепких пинков… Затарахтел мотор мотоциклетки, звук удалялся, вслед неслись проклятия.
Йоля села, вытирая кровь, сочащуюся из разбитой губы. Вокруг все плыло, фабричный двор перед ней раскачивался, в пыли и грязи ворочался избитый Киря, чуть поодаль лежал застреленный охранник. Остальные толпились вокруг Йоли, но не все. Левана не было, и еще одного или двух тоже. Она успела подумать, что хотя бы одного грохнула, и тут ее ухватили за руки, подняли, куда-то поволокли. Йоля не пыталась спрашивать, куда и зачем ее тянут — понятно было, что не ответят. Лица у рабочих и парней из фабричной охраны были словно окаменевшие, будто не люди вовсе, а истуканы. Глаза белые, неживые.
Йолю выволокли за угол, потянули вверх по пологому склону. Впереди, на перекате, она увидела столб с перекладиной. Туда и тащат. Волосы, смоченные потом и кровью, липли ко лбу, мешали смотреть, Йоля встряхивала головой, по пути ее пинали и подгоняли тычками, и липкие пряди снова закрывали глаза. Под столбом охранники остановились, и Йоля увидела, что с перекладины свешиваются окровавленные обрывки веревок, да и столб весь обильно заляпан багровыми брызгами. Ее левую руку вздернули к перекладине, стали обматывать веревкой. Йоля воспользовалась тем, что мучители отвлеклись, и резким рывком освободила правую, выдернула из спрятанных под ремнем ножен короткий клинок и пырнула мужика, который тянул вверх ее левую руку, потом врезала ботинком между ног тому, что вязал. Вырвавшись, она заметалась среди потных тел, растопыренных грязных ладоней и окаменевших невыразительных лиц. Никто не орал: «Стой!» или «Хватай ее!». Свалка проходила в молчании, охранники лишь сопели и отхаркивались. Даже тот, которого Йоля пырнула ножом, не стонал.
Перед ней вырос крупный парень, раскинул руки, пытаясь облапить, Йоля бросилась на землю, нырнула между широко расставленных ног и, скользя по каменистому склону, полоснула ножом по внутренней стороне ляжки охранника. Тут только раненый взвыл от боли. Йоля покатилась с гребня, увенчанного столбом, преследователи налетели на оседающего парня, который ныл и зажимал рану на ноге, взметнулась пыль, все смешалось…
Когда Йоля вскочила, преследователи были в десятке шагов позади. Она помчалась изо всех сил, перепрыгивая через камни и разлапистые колючие кусты. Фабричные неслись следом. Йоля обогнула здание цеха, слева от нее был фабричный двор, краем глаза она успела заметить, как Киря трясет головой и пытается встать. И тут из ворот хлынул поток людей в грязной, заляпанной подсохшим чензиром одежде. Эти не молчали — ревели во весь голос, размахивали кирками, топали, гремели железом. Йоля, уже оставив двор позади, сообразила, что у многих в этой толпе на ногах кандалы. Особо размышлять было некогда — преследовавшие ее охранники столкнулись с толпой рабов, хлопнул выстрел, другой, взлетел рев боли и ярости…
Пока шла потасовка, Йоля бежала прочь от фабрики. Неслась не разбирая дороги, влетела в узкое ущелье, позади уже топали и гремели цепями. Кто-то визгливо орал: «Сюда! Сюда, я видел!..» Йоля обернулась, под ногу подвернулся булыжник, и она, потеряв равновесие, рухнула в расселину. Выбираться было поздно, крики и топот раздавались чуть ли не над головой. Тогда