Мы читали о Распутине. Слышал ли кто-нибудь тогда из нас о нём? Слышал. Что-то там у Ленина, писавшем про «разврат царской шайки с чудовищем Распутиным во главе». Этот самый Распутин являлся для нас, вчерашних советских школьников, чем-то вроде Урфина Джюса из известной сказки – ужасного, кровавого и отвратительно-развратного. Впрочем, о последнем качестве Урфина мы могли только фантазировать, хотя воображения явно не хватало.
И вдруг – нате вам на блюдечке с голубой каёмочкой: пикулевский Распутин во всей красе и ярких подробностях! В читаемое не верилось. Голова с трудом вмещала познаваемое. С каждым днём мы вместе с Пикулем и его главным героем всё глубже и глубже погружались в «омут разврата» и «грязного дореволюционного бытия». И понимали: виноват в нашем нравственном падении не писатель, а его чудовищный герой – старец Григорий Распутин. А тот на страницах журнала вытворял чёрт-те что: выпив с утра тазик мадеры, мчался чуть ли не с десятком «дам полусвета» в баню. А по пути в эту самую баню прихватывал (сойти с ума!) ещё какую-то нищенку… После бани – ресторан; потом – второй и третий; и вновь всё то же – вино тазами и толпы возбуждённых дам… Во время прочтения жадное воображение рисовало картины сумасшедших оргий, о которых, впрочем, мы не имели никакого понятия. Тем не менее само название журнала («Наш современник») подтверждало, что мы занимались, в общем-то, вполне легальным чтивом, а не перелистыванием липких страниц омерзительного самиздата. Так что роман нам до безумия нравился, причём не только своими интимными сценами – он был ещё и очень познавателен.
Но, как известно, не бывает удовольствия без наказания, ибо за всё надо платить. Однажды нас застукали. Увлекшись на одной из лекций чтением, мы, что называется, подставились. Лекцию читал вредный полковник, фамилия которого за давностью лет в памяти окончательно стёрлась, хотя осталось другое – его прозвище: Антибиотик. Он-то нас и застукал. И, как следовало ожидать, отобрал наши журналы. Произошедшее явилось для меня подлинной катастрофой! Во-первых, в тот момент мы зачитывались самым интересным – как готовилось покушение на «старца» (в этом Валентин Пикуль явно преуспел). А во-вторых (и это было самым неприятным), мне эти разнесчастные журналы через день нужно было срочно возвращать. Тем более что Вовчик, готовясь к очередному свиданию с очкастой, напирал: где журналы?!
Было ещё и третье: как нашёптывали старшекурсники, Антибиотик нещадно валил на госах, прослыв «лютым зверем» даже для местных блатников с их папами-полковниками и дедами-генералами. Словом, влип.
Тем не менее через пару деньков пришлось переться на антибиотиковскую кафедру в поисках «людоеда». Поняв, по какой причине я к нему явился, тот поначалу решил взять меня на испуг:
– Комсомолец? – буркнул он, зыркнув злыми глазками в мою сторону.
– Так точно!
– Кто бы сомневался. А разве можно такое! читать комсомольцу?! – неожиданно гаркнуло чудовище.
– Конечно, – не моргнув, полез я на амбразуру. (Терять мне было нечего: пусть пристрелит прямо сейчас.) – Это же советский журнал… В составе его редколлегии, посмотрите, известные писатели, одни коммунисты, гордость страны; наверняка лучше нас с вами знают, кого можно печатать, кого – нет…
Антибиотик побагровел. Но тут же попытался сменить гнев на милость.
– Продолжение есть? – спросил он.
– Да, есть.
– Жду…
– Нет, – отрезал я.
Секундная пауза. Антибиотик вновь стал пунцовым, начиная походить на перезревший помидор.
– Не понял, – хрипнул он.
– Журналы нужно вернуть, – сказал я. – Вы же понимаете, они из библиотеки, их следует сдать, сроки поджимают…
– Сам виноват, – хихикнул садюга. – Ладно, отдам. Но с тебя последний номер. Жена, понимаешь ли, читает взахлёб. А я за ночь всё проглотил…
Пришлось пойти навстречу. Но, как оказалось, зря. Антибиотикша учудила, дав «на пару деньков» почитать подруге. Об этом заявил сам полковник. Всё шло к тому, что не видать мне этих самых журналов как своих ушей.
Друг Вовчик озверел. И было от чего: конопатый протуберанец грозил отставкой по всем статьям – «за подлость, низость и попранное слово будущего советского офицера». Антибиотик юлил. Ночной сыч Костик, так и не дождавшись последнего номера, перестал здороваться. Жить не хотелось…
Лишь через месяц, сложив в портфель номера разнесчастных журналов, пришлось ехать вместе с Вовчиком к очкастой, чтобы извиниться и вернуть товарищу благосклонное отношение девицы.
А потом были госы. Неблагодарный Антибиотик отыгрался на мне по полной, влепив в аттестат единственный подлый «трояк». А напоследок буркнул:[5]
– Не быть тебе коммунистом…
Как в воду смотрел: партия обошла меня стороной, даже не шоркнув.
Впрочем, вскоре всё забылось.
Но, как оказалось, не всё. В памяти навсегда остались Валентин Пикуль и его Распутин.
Рига, 1990 г.
Позже судьба свела меня с Валентином Пикулем ближе. Произошло это в то время, когда я, молодой офицер, проходил службу в Риге.
Не секрет, что по ночам работали Бальзак, Жорж Санд и Достоевский. Но впервые, что называется, вплотную столкнуться с феноменом «писатель-сова» мне пришлось в свой рижский период военной службы. В то время в латвийской столице творил великий мастер «пера и шпаги» Валентин Саввич Пикуль. Пикуль писал исключительно по ночам, и об этом все знали, причём от самого же писателя.
Но одно слышать, другое – быть очевидцем. Валентин Саввич проживал в добротном кирпичном доме на улице Весетас, по соседству с моей тётушкой, которая, к слову, и показала мне дом и окна своего именитого соседа. Так вот, в любое время ночи в «пикулевском доме», как яркий светлячок в темноте, сияло одно большое окно – там работал Мастер. Иногда, подойдя ближе, я старался расслышать удары пишущей машинки. И когда их слышал, сердце наполнялось радостью: за тем окном рождались «Крейсера», «Честь имею», исторические миниатюры… Здесь же появилась книга о Григории Распутине – «Нечистая сила».
Много позднее, когда мне случалось засидеться за письменным столом допоздна, и когда глаза непослушно слипались, я всегда вспоминал яркое окно на рижской улице Весетас, за которым творил мой любимый писатель. Для меня «феномен Пикуля» навсегда остался большой загадкой: как это – работать по ночам? А потом, поутру, позавтракав (или поужинав?), лечь спать? И стоило ли ложиться? Тогда откуда брать силы для ночного бдения? А как быть с повседневными делами – встречами, звонками, поездками?.. Повседневщину, хочешь не хочешь, из жизни не выкинешь. Сам Пикуль об этом