Спрятав монеты в карман, снова подошел к двери. За поездом ползли, заполняя горизонт, грозовые серо-черные тучи. Стало жарко и влажно; казалось, жар поднимался от земли и зависал над ней – густой, насыщенный влагой. Неожиданно захотелось спать. Отойдя вглубь вагона, снял куртку, затем свернув ее, пристроил в качестве подушки. Не успел положить на нее голову, как тут же уснул. Снова проснулся от того, что вокруг меня что-то изменилось. Поднял голову, пытаясь понять, пока не сообразил: не так сильно раскачивало вагон. Поезд замедлял ход. Вскочил и подошел к дверному проему. От грозовых туч не осталось ни следа. На ярко-голубом небе светило солнце, а впереди темным пятном вырисовывались контуры большого города. Деталей различить я не мог, как ни всматривался. Отойдя от двери, снова сел. В сердце закралась тревога.
«Люди прошлого. Мы же настолько разные! Как они меня примут?».
Чтобы как-то отвлечься, поднял с пола куртку и стал тщательно ее отряхивать. Потом заметил, что на руках налет сажи и тут же попытался вытереть их о брюки.
«Черт! У меня наверно и лицо такое!».
Снова снял куртку, а затем ее изнанкой вытер свое лицо. После чего снова осмотрел себя. Атлетическое сложение, жесткие ладони, ногти, с въевшимися черными ободками.
«Точно! Фермер, строитель или нечто подобное».
Застиранная рубаха и потрепанные штаны говорили о том, что мой социальный статус весьма невысок.
«Хм! Готовился стать дипломатом, а стал бродягой! Отличное перевоплощение, нечего сказать!».
Смех, выдавленный из себя, был настолько жалок, что я был только рад, когда тот утонул в однообразном грохоте стальных колес. Снова выглянул. Город заполнил весь горизонт. Среди подавляющего количества домов в три-пять этажей, возвышалось только около трех десятков высотных зданий. Отойдя вглубь вагона, чисто инстинктивно стал приводить себя в порядок, словно шел в гости к незнакомым людям. Сначала попытался расправить складки на бесформенных штанах, затем сделал попытку пригладить волосы, как вдруг повеяло тяжким духом. Тут же выглянул в проем двери, чтобы понять, что может так противно пахнуть. В этот момент поезд проезжал мимо обветшалых кирпичных двух-трехэтажных домов, покрытых копотью и грязью.
«Мать моя! И здесь живут люди?!».
Рельсовых путей становилось все больше и больше. По обеим сторонам вагона мелькали вереницы других товарных вагонов и состав, в котором я ехал, переходил с одной колеи на другую. Паровоз теперь почти полз в огромном пространстве, наполненном грохотом колес, паровозными гудками, дымом и вагонами, прибывшими со всех концов страны.
«Как мне с ними говорить? – мысли лихорадочно заметались, ища набор подходящих слов и фраз, которые можно было бы употребить в разговоре. – Мистер, как вас там, где я нахожусь? А что! Я же только что приехал. Вполне логично задать такой вопрос. Теперь надо подумать, что ответить на встречный вопрос. Кто ты такой? Откуда приехал? Я Ричард… Дик Дантон, а приехал из… Блин! Америка большая! Интересно, какие штаты остались у меня за спиной? Э! Скажу из Арканзаса. Поругался с отцом-фермером и сбежал. А что! Хорошая версия, а главное – безобидная. Только чем здесь так противно воняет?!».
Чем ближе подъезжал состав к станции, тем противней становился запах. Сейчас он уже не пах, а смердел. Я еще не знал, что он шел с городских боен, где молоты несли смерть неисчислимому количеству коров и свиней.
Поезд еле полз, и я решил спрыгнуть, чтобы избежать ненужных вопросов со стороны железнодорожных служащих. Сев в дверном проеме, и ухватившись правой рукой за край стенки, стал осторожно опускать вниз ноги, а затем оттолкнулся и прыгнул. По инерции пробежав несколько метров, я зашагал между платформами и вагонами, пересекая пути и обходя горы шлака. Шел до тех пор, пока не наткнулся на железнодорожный вагон, которому место было явно на свалке, настолько он был грязный и ржавый, но при этом в нем кто-то жил, судя по грязным и мятым занавескам, висевшим на окнах. Я уже проходил мимо, как дверь, ведущая в тамбур, распахнулась, и показался мужчина в линялой рубашке и измятых штанах, из которых торчали босые ноги. Несколько секунд он рассматривал меня, а потом сказал:
– Привет! Закурить будет?
– Не курю. Э… привет!
Я смотрел на железнодорожного рабочего, как на инопланетянина, хотя на самом деле из нас двоих я был пришельцем. Нахлынувшее чувство нереальности происходящего прошло быстро, но и этого времени хватило, чтобы рабочий что-то заметил и спросил: – Ты чего так смотришь?!
– Ничего. Так просто.
– Ты какой-то странный, – некоторое время он смотрел на меня, а потом на его лице расплылась хитрая улыбка. – Ха! Догадался! Ты только что приехал. Да?
– Да. Приехал. Как вы догадались?
– Ты бы посмотрел на себя со стороны, парень! Ха-ха-ха! Размазанные пятна сажи на лице, да глаза, каждый величиной с долларовую монету. Вылитый фермер, только что солома из волос не торчит! Вытряхнул, небось, её по дороге, а? Чтобы городским казаться?! Ха-ха-ха!
– А… который сейчас год?
– Ой! Уморил! Ха-ха-ха! Ты что, до этого в лесу жил, парень?! Совсем дикий человек! Ха-ха-ха!
Первая растерянность от встречи с человеком, который давным-давно должен был лежать в могиле, прошла, и я уже спокойно спросил: – Все-таки, который сейчас год?
Рабочий – путеец, заметив во мне перемену, перестал смеяться и ответил:
– 1921.
– А что это за город?
– Гм! Ты действительно странный какой-то, – он потрогал себя за подбородок с двухдневной щетиной, затем почесал нос и только тогдаответил. – Чикаго.
– Чикаго, – повторил я за ним. – 1921 год. Да, а…
Реальное подтверждение моих умозаключений окончательно убило последнюю надежду, которая все еще теплилась в глубине моей души. Я один в другом времени. Ни родных, ни друзей. Вообще ничего нет, за исключением пары монет в карманах и той одежды, что на мне.
– Эй! Парень! Очнись! Что с тобой?!
Я вздрогнул, вырванный из своих