На той неделе последние гости разошлись уже далеко за полночь. Ликвидацией неприятных последствий званого ужина Джеймс занялся с удивившей Соню своим запалом яростью, принимая во внимание, что созвать полный дом своих коллег из Сити и их крикливых жен было, как обычно, его решением. Она тоже не приходила в восторг от перспективы намывать бокалы, слишком хрупкие для посудомоечной машины, вытряхивать пепельницы, забитые тлеющими окурками, счищать с тарелок намертво налипшие на их стенки остатки зеленого супа, сводить со скатерти разводы от кларета, а с белых льняных салфеток – идеально повторяющие форму губ отпечатки помады. Кто-то из гостей пролил на ковер кофе и ничего не сказал, а на бледной обивке кресла расплылось пятно от красного вина.
– Какой смысл платить уборщице, если нам самим приходится драить посуду? – вспылил Джеймс, принимаясь оттирать особенно неподатливую сковороду с такой силой, что вода приливной волной выплеснулась за края раковины. Хотя его гости пили умеренно, Джеймс себя в спиртном не ограничивал.
– Она работает только по будням, – отозвалась Соня, подтирая лужу грязной воды, растекшейся озерцом у ног Джеймса. – Ты и сам это знаешь.
Джеймсу было прекрасно известно, что по вечерам в пятницу уборщица не приходит, но это не мешало ему задавать один и тот же вопрос всякий раз, когда он оказывался у раковины, сражаясь с упрямыми разводами.
– Чертовы ужины, – ругался он, занося третий по счету поднос, заставленный бокалами. – Зачем мы их вообще устраиваем?
– Потому что сами на них ходим, и потому что ты любишь принимать гостей, – спокойно ответила Соня.
– И так по чертову кругу, это хочешь сказать?
– Послушай, мы теперь еще долго можем ничего не устраивать. Вон у нас сколько приглашений скопилось.
Соня знала, что дальше этот разговор лучше не продолжать и вообще держать язык за зубами.
К часу ночи тарелки выстроились в посудомоечной машине в идеальном порядке – слева направо, как шеренга солдат. До этого они с Джеймсом, по обыкновению, поспорили, нужно ли перед загрузкой ополаскивать тарелки, чтобы смыть с них остатки соуса. Победителем вышел Джеймс. Нарядный вустерширский фарфор уже поблескивал в гудящей машине. Сковородки тоже сверкали чистотой. Больше Джеймсу и Соне говорить было не о чем.
В Гранаде отход ко сну выглядел совсем иначе. Соне нравилось лежать на этой узкой кровати одной, быть наедине со своими мыслями. Ее охватило необыкновенное умиротворение. В немногочисленных доносившихся до нее звуках было что-то жизнеутверждающее: внизу протарахтел мопед, в узкой улочке гулко отдавался приглушенный разговор, отраженный стенами зданий, а рядом тихо посапывала ее самая закадычная подруга.
Несмотря на все еще пробивающийся в комнату свет уличного фонаря и едва развидневшееся небо, предвещавшее скорый рассвет, сознание Сони наконец погасло, как задутая кем-то свеча, и погрузилось в темноту. Она заснула.
Глава 3
Спустя всего несколько часов женщин разбудил настойчивый звон будильника.
– Проснись и пой! – наигранно бодрым голосом воскликнула Соня, вглядываясь в циферблат стоящих на прикроватной тумбочке часов. – Пора собираться.
– Еще только восемь, – простонала Мэгги.
– Ты часы не перевела, – ответила Соня. – Сейчас девять, а там мы должны быть в десять.
Мэгги натянула простыню повыше, закрывшись с головой. Соня тем временем встала, приняла душ и вытерлась застиранным шершавым полотенцем. К двадцати минутам десятого женщина уже была одета. Она приехала в Гранаду с определенной целью.
– Поднимайся, Мэгги, давай сегодня без опозданий, – увещевала она. – Я пока спущусь, кофе глотну, а ты одевайся.
За завтраком, состоящим из квелого круассана и чуть теплого кофе, Соня успела изучить карту Гранады и найти нужное им место. Школа танцев располагалась неподалеку, но подругам придется быть внимательными, чтобы не перепутать повороты.
Соня потягивала свой напиток и размышляла над тем, как развиваются события. Все началось с фильма. Без него ни о каких танцах не было бы и речи. Словно в настольной игре, она не знала, где окажется после следующего хода.
Одним из того немногого, чем изредка соглашался занять свой будничный вечер Джеймс, были походы в их местный кинотеатр, пусть даже сам он обычно засыпал задолго до конца сеанса. В этом месте в Южном Лондоне решительно отказывались от проката блокбастеров, но привлекали немало местных жителей, готовых смотреть высокоинтеллектуальное, артхаусное кино, что частенько позволяло им распродавать до половины мест на свои вечерние сеансы. Кинотеатр находился где-то в полутора километрах от их дома, но атмосфера на этом конце Клэпем-Коммон была куда более нервной: торгующие навынос карибские забегаловки, кебабные и тапас-бары конкурировали с китайскими, индийскими и тайскими ресторанчиками, являя контраст со сверкающими стеклом первоклассными ресторанами, расположенными ближе к их дому.
Боковая улочка, на которую они вышли после сеанса, была под стать только что просмотренной ими навязчиво мрачной ленте Альмодовара. Они шагали вперед, когда Соня вдруг увидела кое-что, чего не замечала ранее, – мигающую вывеску с яркой подсветкой: «САЛЬСА! РУМБА!» – выкрикивало неоновыми огнями это дурновкусие в стиле Лас-Вегаса. В тусклом освещении улицы афишка выглядела обнадеживающе-радостной.
Приблизившись, Соня и Джеймс услышали музыку и различили смутное движение за матовыми стеклами. Они должны были миновать это строение по пути в кино, но внимания на него не обратили. За прошедшие два часа ничем не примечательное здание пятидесятых годов прошлого века, втиснутое в пустое пространство, оставленное сброшенным во время «Лондонского блица» снарядом, ожило.
Проходя мимо, Соня увидела светящуюся вывеску поменьше: «Вторник – начинающие. Пятница – средний уровень. Суббота – все желающие». Изнутри доносилось биение латиноамериканской музыки, едва различимое, но притягательное. Даже столь слабый намек на ритм лишил ее возможности к сопротивлению. Судя по тому, что отрывистый стук каблуков Джеймса продолжал отдаляться, муж так ничего и не заметил.
Несколько недель спустя, когда Соня вернулась домой с работы, ей, как обычно, пришлось приложить усилие, чтобы открыть входную дверь, которую блокировала целая груда бумажек, сваленных перед порогом. Листовки, заполонившие прихожую, раздражали не меньше, чем снежная каша на обочинах. Тут была и реклама всевозможных местечек, торгующих навынос и предлагающих доставку на дом, и каталоги магазинов типа «Сделай сам», посещение которых не входило в ее планы, и предложения почистить ковер за полцены, и реклама совершенно ненужных ей уроков английского. Но еще там оказался один листок, который она не смогла отправить прямиком в мусорную корзину.