– Ну и почему никто из этих умов на них не женился? – задавал вполне резонный вопрос Рыба-Молот.
– Потому что… Потому что… – Тут Кошкина набирала в легкие побольше воздуха. – Потому что они неординарные. Незаурядные. Блистательные, вот! И любому мужику сто очков вперед дадут. А мужики этого терпеть не могут. Скажешь, нет?
– Нет, конечно. Взять, к примеру, меня…
– Вот только давай не будем брать тебя, – морщилась Кошкина. – Тоже, сравнил писюн с коробкой передач! Вот если бы ты был Нобелевским лауреатом… Знаменитым писателем похлеще Захер-Мазоха… Этим… как его… лидером мнений… Тогда можно было бы отнестись с уважением к тому, что ты там квакаешь… Нет, лучше молчи, не раздражай меня.
– Я и так молчу, кисонька. Скушаешь оладушков?.. Свеженьких напек.
Кошкина, снедаемая душевными муками, с остервенением набрасывалась на оладьи и была в эти минуты так хороша (горящий взор, лоснящиеся губы, зверский аппетит), что Рыба-Молот сожалел обо всем сразу. Что он – не лауреат Нобелевской премии, не писатель Захер-Мазох, не выдающийся ум, который заседает где-то там, в тропосфере, на перисто-кучевых облаках бизнеса и власти. Тогда две прошмандовки Палкина с Чумаченкой сразу бы заткнулись, а авторитет его жены Кошкиной взмыл бы до небес – во все ту же тропосферу. Или даже – в стратосферу. Или даже – в глубины космоса. И засиял там, затмевая солнце.
У самого Рыбы таких проблем с друзьями не было – по причине отсутствия последних. Имелся, правда, закадычный приятель по армии, Колян Косачёв, но Колян исчез с горизонта лет десять назад. Вроде бы он, спасаясь от свинцовых мерзостей российской жизни, ломанулся в Европу, и не куда-нибудь, а во Францию. И даже поступил в Иностранный легион, чтобы со временем выцыганить себе французское гражданство. Получилось это у него или нет, история умалчивает. Лишь однажды пришла от Коляна пожеванная открытка с изображением львиного прайда на фоне саванны и стершимся, маловразумительным штемпелем. Послание в четыре строки состояло из сплошного ненорматива, так что понять, хорошо ли Коляну, или он, наоборот, загибается, не представлялось возможным. Более-менее адекватной выглядела концовка:
«Некисло бы увидеться, Санёк, да хер его знает когда».
«Не кисло бы», – подумал Рыба-Молот, страшно разволновавшийся по поводу нецензурного львиного прайда. Ему тотчас захотелось выпить чего-нибудь слабоалкогольного и предаться воспоминаниям о времени, когда они с Коляном были салагами-первогодками, – времени стремном, жоповатом, но и прекрасном одновременно.
Предаваться воспоминаниям (по любому поводу, а не только связанному с армией и Коляном) Рыба-Молот предпочитал на нейтральной территории, у второго своего приятеля и соседа по лестничной клетке – Людвига Эмильевича, по прозвищу Агапи`т.
Людвига Эмильевича последовательно и совершенно искренне ненавидели обе Молотовские жены. И три официальных жены самого Агапита, и четыре гражданских (задерживавшихся у него на сроки, редко превышающие месяц). И еще пара десятков человек – преимущественно женщин. Притом что Агапит был существом тишайшим, нежнейшим, непьющим и некурящим, не лишенным юмора и непритязательным в быту. Своими познаниями об Эйнштейне Рыба-Молот был обязан именно Людвигу Эмильевичу. Он же, как профессиональный физик, попытался скормить Рыбе и теорию относительности во всей ее первозданной красоте.
– Нет уж, Агапитыч, – взбунтовался Рыба. – Эту мутотень я не потяну. Давай уж лучше про своих пионэров шарманку заводи.
«Пионэры» – вот что являлось корнем зла! Вот что отпугивало от Агапита всех поначалу лояльно и оптимистически настроенных женщин. Ведь Агапит был страстным фанатом космической дилогии «Москва – Кассиопея» и «Отроки во Вселенной», выпущенной на экраны страны в далеком и почти уже неправдоподобном 1974 году. В дилогии повествовалось о семерых подростках, отправившихся на звездолете «Заря» к далекой звезде Шедар в созвездии Кассиопеи. Экранные подростки скакали, как козлы, сквозь гиперпространство, вступали в контакт с терпящей бедствие инопланетной цивилизацией, одерживали победу над злодеями-роботами, пели песни под гитару в кают-компании и перманентно выясняли свои, подростковые отношения. Хотя, в общем, любили друг друга. А Агапит любил их – всех вместе и каждого по отдельности. Любил гораздо больше, чем своих жен и родственников из плоти и крови. «Пионэры», а заодно и инопланетяне, а заодно и роботы-исполнители с роботами-вершителями были для него реальностью. А остальной мир – нет. О чем бы ни говорил Агапит, он – рано или поздно – обязательно сбивался на несовершеннолетний экипаж звездолета «Заря». И на размышления о том, в какой точке Вселенной он находится в данный момент.
– А может, твои пионэры и вернулись уже, – беззлобно подтрунивал над Агапитом Рыба-Молот. – Устроились консультантами в НАСА…
– В НАСА – это вряд ли. Они – патриоты родины, – на полном серьезе отвечал Агапит. – И если бы они вернулись – я бы знал. Если бы они вернулись – весь мир изменился бы к лучшему. Потому что они – такие.
– Какие?
– Настоящие.
«Настоящие последние романтики, отважные герои, лучшие представители планеты Земля, чуждые меркантильности, злобе и волчьим законам современного постиндустриального общества». Такую простую мысль пытался донести Агапит до всех, желающих выслушать его. При этом число желающих стремительно приближалось к абсолютному нулю и обязательно достигло бы его, если бы не Рыба-Молот. В отличие от остальных Рыба не считал Агапита сумасшедшим, место которого в психушке; напротив, он рассматривал поклонение «пионэрам» как своего рода религию. Верят же люди в Бога, кем бы он ни был, – Буддой, Иисусом или Кетцалькоатлем, – и никому не приходит в голову бросить в них камень. Рыба-Молот этого уж точно не сделает, он – человек веротерпимый. Толерантный во всех отношениях. Даже к одичавшим сектантам и распространителям брошюрок «Благая весть» он относится без неприязни. Однажды угостил бутербродами и кофе юную представительницу Адвентистов Седьмого Дня, в другой раз прочел лекцию о вреде уличной шаурмы двум сайентологам и обогатил трех кришнаитов рецептом приготовления чечевицы с карри, барбарисом и фенхелем.
Агапита Рыба-Молот тоже подкармливает и ежегодно накрывает поляну в честь киностарта «Отроков». В праздничном меню значатся:
1. Салат из морепродуктов «Звезда Шедар».
2. Шашлыки (любимое блюдо юных космонавтов).
3. Ягодно-йогуртовый торт, выполненный в виде аннигиляционного релятивистского ядерного звездолета «Заря».
Прежде чем сожрать торт, Агапит внимательно изучает его, указывая Рыбе на недостаточную проработку деталей. И на несоответствия между реальным звездолетом и его сладкой копией. Нужно отдать должное Рыбе-Молоту: он выслушивает чудика-соседа без раздражения, обещает исправить недостатки конструкции к следующему году и заменить смородину на чернику – потому что на смородину у Агапита аллергия, а с черникой никаких проблем не возникает.
Взамен на бескорыстный интерес к судьбе «пионэров» Рыба-Молот получил от Агапита доверенность на управление его стареньким «Опелем»; бесполезные, но греющие душу знания относительно расположения созвездий на небе: теперь он ни за что не спутает Цефей с Волосами Вероники, а Андромеду с Волопасом. Правда, Кошкина с Рахилью Исааковной остались глухи к поползновениям Рыбы указать им, кто есть кто в мире звезд.
– Только без дешевой романтики, – фыркала в свое