— Так, — решает она за меня. — Прилетай ко мне в Никитск. Жить будем вместе. Я тут квартиру снимаю. Расходы пополам. Работу тебе найду.

— Спасибо, — глотая слезы, шепчу я. — Но какую еще работу? Я же пять лет дома просидела…

— А какая клуша у нас окончила медучилище и получила диплом фельдшера-акушера? — бухтит мне в ухо сестрица.

— Ну, я, — признаюсь, как на допросе. — Только, Жанна, мне нельзя официально работать. Меня тогда муж в два счета вычислит…

— А я тебе о чем! — нетерпеливо вскрикивает сестра. — Ты можешь работать доулой, Поля! До-у-лой!

— Как это? — будто не понимаю я.

— Да ты пойми, — втолковывает мне Жанка. — Это же великолепный шанс совместить два твоих образования. Тем более, у меня есть знакомые в этой области. Приезжай ко мне в Никитск. Хата есть, работу тебе найду. Что еще надо?

«Действительно, — думаю я, не сводя задумчивого взгляда с Босфора. И погуляв пару дней по Питеру, лечу к сестре.

Жанка встречает меня в аэропорту. Располневшая и жизнерадостная. И только дома, приложив руки к животу, хвастается.

— Кто-то залетел!

Весело смеется, а потом добавляет заговорщицки.

— Знаешь, кто отец ребенка? Сам Назарет… Он такой крутой, Полька, очешуеть! Богаты-ы-ый! Круче твоего Шмелева.

— Ты выходишь замуж? — спрашиваю я, как наивная дурочка. — Смотри, не обожгись…

— Нет, пока о свадьбе речь не идет. Меня и так все устраивает. Назарета тоже. Я у него иногда остаюсь. Поэтому хата в твоем полном распоряжении. Только мужиков сюда не води. А то хозяйка строгая. Выгонит нас с тобой, да еще на меня Назарету нажалуется.

— Ну, какие мужики, — вздыхаю я, проклиная сестрицу за ее дурацкие шутки. — Мне бы со Шмелевым развестись и в себя прийти.

— Ладно-ладно, — театрально вздыхает сестра. — Пойдем, покажу тебе квартиру. Тут есть на что посмотреть.

Как по мне, привыкшей к напускной роскоши Шмелевского дома, квартира отделана скромно. Материалы, конечно, все дорогие, но подобраны с умом и вкусом. Просторные комнаты оформлены в стиле хай-тек. Много света и стекла. И я неожиданно понимаю, что именно этот стиль, а не вензеля с завитушками, мне нравится больше всего.

— Ну, как тебе хата? Жить можно? — ухмыляется сзади Жанка. Мы с ней совершенно не похожи. Сестра у меня крепко сбитая боевая девица. Вся в папу. А я в мамину породу. Там все худые и скромные. Вот только грудь у меня на размер больше. И это еще с подросткового возраста самая главная Жанкина печаль.

Всматриваюсь в круглое щекастое лицо и огромные черные глазища. Даже беременность никоим образом не повлияла на сестру. Как была амбалом в юбке, так и осталась. Только будущее материнство сделало сестру немного помягче. Или это гормоны играют.

— Как же я рада, что ты ко мне приехала! — вопит она, сграбастав меня в охапку. И шмыгает носом, смаргивая непрошенные слезы. — Я тут совсем одна. Назарет, конечно, нянчится со мной, как с маленькой. Но мужик… Сама знаешь, что с него взять?

— А мама знает? — спрашиваю настороженно.

— Нет пока, — отмахивается Жанка. — Ты ей ничего не говори, пожалуйста! Начнет свои советы дурацкие давать. Мне от них — хоть на стенку лезь. Сама скажу, ладно?

— Хорошо, — пожимаю я плечами, стараясь сосредоточиться на личных проблемах. Не понаслышке знаю про причуды беременных. Одной душно, другой — скучно, а третьей дают не те витамины… А тут родная сестра. Случись что, меня обвинят…

— Занимай любую комнату, — машет рукой Жанка. — Я здесь редко ночую. Чаще у Назарета остаюсь. А сюда днем приезжаю. Задыхаюсь в его дурацкой крепости. Прислуга шныряет туда-сюда. Бойцы по всему дому шастают. Ржут как кони… Мне так спокойнее.

— Ты не работаешь? — интересуюсь удивленно.

— А зачем? — равнодушно пожимает плечами Жанка и добавляет хвастливо. — Назарет богаче твоего Шмеля. Только помоложе в два раза. Он ничего для меня не жалеет.

— Рада за тебя, — равнодушно бросаю я, заходя в небольшую комнату. Она немного отличается от других. На стенах вместо безликой венецианской штукатурки бледно-розовые обои в мелкий желтый цветочек. А из окон открывается изумительный вид на парк. Я как завороженная смотрю на величественный фонтан с мускулистыми торсами, на колесо обозрения и каскады водопадиков, сбегающих рядом с высокими ступеньками.

— Так и знала, что ты выберешь эту комнату, — хмыкает сзади сестра. Обводит руками нехитрую обстановку: плюшевый розовый диванчик, белый шкаф, такие же стол и комод. — Мне она напоминает девичью светелку, — морщится Жанка.

— После Шмелевского ампира тут глаз отдыхает, — без всякого умысла говорю я. — Честно говоря, я любой помощи сейчас рада. Ты меня просто выручила! — кидаюсь к сестре на шею.

— Ну что с тобой делать? — вздыхает она. — Свои мозги не вставишь. Сидела бы за дедушкой Федей как за каменной стеной. Деток бы ему нарожала. Денежки бы все к рукам прибрала. Вон, посмотри на шоу-биз! Там таких примеров выше крыши! А Федюльку бы схоронила, нашла бы нового мужика…

— Жанна, — яростно взмахнув руками, выворачиваюсь из объятий. — Да, не хочу я детей от Федора Ильича! Зачем рожать заведомо больного ребенка? Понимаешь? Меня от Шмелева тошнит! Зачем обрекать малыша на жизнь с отцом-деспотом?

— Так вы же спали до свадьбы? — удивляется сестра. — Тогда же не тошнило? И ты его считала добреньким старичком…

— Да я и сама не поняла, как оказалась с ним в одной койке, — сокрушенно бурчу я. — Я тебе сто раз рассказывала!

Отхожу к окну, вытираю ладошкой слезы и снова оказываюсь в уютном ресторанчике в Карловых Варах. Небольшое полуподвальное помещение со старинными кирпичными сводами и тусклыми фресками кажется мне сказочным антуражем. Ресторан закрыт для остальных посетителей. И в мою честь играет квартет, спрятавшийся в одной из арок.

— Надоела толпа. Невозможно поговорить спокойно, — морщится Федор, беря мою ладошку в холодные руки. С холеного лица сходит пренебрежительная гримаска и появляется самая доброжелательная в мире улыбка. — А мне хочется узнать, как у тебя дела? Как себя чувствуешь? Врачи, конечно, докладывают мне каждый день о твоем здоровье…

— Спасибо вам, Федор Ильич. Все хорошо, — лепечу я, даже не пытаясь вытащить руку из захвата Шмелева. — Стараюсь сама ходить. Физиотерапевт говорит, что нужно побольше двигаться.

— Ногу сильно не напрягай, котенок. Пока не окрепла, лучше пользоваться креслом, — кивает он на мою инвалидную коляску и, повернувшись к официанту в строгом фраке, делает заказ.

Суп в булке… седло оленя… утка в брусничном соусе…

— Я столько не съем, — шепчу тихо. — Мне бы салатик и сок.

— Ты должна хорошо питаться, — нравоучительно замечает Шмелев. — Придется мне проследить…

Естественно, он давит на меня своей опекой. Лучшие врачи и массажисты. Бесконечные огромные букеты, которые доставляют в мою палату ежедневно. И в каждом записочка «Не грусти, котенок!».

Хочется послать Федора Ильича куда подальше. Но я не могу себе этого позволить. Не имею прав. Еще не хватало упасть на руки родителям неходячей колодой! Если верить Шмелеву, он