Мне редко снились сны, особенно из той далекой жизни, когда я была человеком. Вздрогнув, я проснулась, но не спешила открывать глаза, наслаждаясь воспоминаниями о сне. Я старалась прожить его еще раз, чтобы запомнить и не потерять. Мне снился далекий день моего детства. Тогда мне было не более пяти лет, и мы с родителями устроили пикник на полянке в лесу. Была поздняя весна, деревья только пускали ярко-зеленые ароматные листочки, а нежная травка только-только пробивалась сквозь старую листву. Родители о чем-то разговаривали и смеялись. Папа нежно обнимал маму и гладил ее уже округлившийся живот. Сон был яркий, наполненный звуками и запахами леса. Даже сейчас с закрытыми глазами я снова их чувствовала. Как прекрасно! Но как бы ни было хорошо, я открыла глаза и снова вернулась в мою действительность. Я осужденная убийца, с неискупленным тяжелым грузом на душе, превращенная в кошку, доживающую свою девятую жизнь. Неужели я так и уйду с тяжелым сердцем, бесцельно просуществовав все дарованные мне жизни?
Мои мысли прервал кашель. Сначала несильный, но вскоре превратившийся в надрывный. Я слышала, как загремела посуда и зажурчала вода. Мужчина пытался пить, но кашель не прекращался, и было слышно, как он хрипит. Вскоре приступ прекратился и наступила тишина, нарушаемая только его тяжелым дыханием. Ему бы попить коры кустарника лапотника и корня оководника, чтобы унять кашель, а на ночь поджечь сухие веточки того же лапотника, чтобы подышать его дымом, и набить их в подушку. Но ведь он невосстановившийся маг, это все может и не помочь. Вот если бы сейчас была полноценная весна, я бы собрала цветы морянки и … И тут я поняла, что думаю совсем как раньше, когда готовила травы для кого-то из деревни и чувствовала, что мои умения приносят пользу. Но как раньше уже никогда не будет, я уже никому не смогу помочь. Стало так горько и обидно. Обидно, что я так и уйду без искупления за тяжкий грех. Обидно, что у меня нет возможности помочь этому, наверное, неплохому человеку. Человеку, который первый за все мои кошачьи жизни протянул мне руку помощи. Человеку, который спас меня, пригрел и пообещал заботиться. Просто так. Потому что мог это сделать и сделал. Раньше я могла бы ему помочь, если не вылечиться, то хотя бы продлить его жизнь, за которую он так крепко держится и не хочет отпускать. Но как это сделать сейчас? Я кошка. Маленькое, хилое животное, и у меня лапки, в конце концов! Как мне кору срезать? Зубами грызть? А как сушить ее? У себя за печкой? Я задумалась. А почему бы и нет? Да, будет сложно, но ведь искупление и не должно даваться просто. И, подумав еще немного, я решилась. Я сделаю все для того, чтобы помочь ему, и это будет моим успокоением. Взамен отобранной мной жизни я приложу все усилия, чтобы спасти другую.
От принятого решения даже закружилась голова, настолько оно дурманило и окрыляло. А в голове уже сами собой всплывали знания и умения, накопленные за всю мою недолгую жизнь. Я составляла план, что мне нужно сделать. В первую очередь, нужно не умереть и немного окрепнуть, чтобы я смогла выйти на улицу за нужными компонентами. И это было самое слабое звено в моем плане, так как силы уже покидали меня.
Собрав все свое желание выжить, я поползла к миске с молоком. Хочу жить? Значит, должна есть. Меня хватило совсем на чуть-чуть, но я смогла немного вылакать молока и без сил упала тут же у миски. Обратно уже не пойду.
Утром здесь меня и нашел хозяин дома. Он присел рядом со мной на корточки и легким касанием погладил меня по макушке. А я, помня о своем решении, снова попыталась дотянуться до молока, но не смогла встать. Тогда он подхватил меня на руки и, взяв миску с молоком, двинулся к лавке, по пути захватив кусок чистой ткани с полки. Он сел, поставив молоко на стол, и аккуратно уложил меня на колени. Смочил тряпицу в молоке и аккуратно выжал мне ее в рот, потом снова и снова, пока миска не опустела. Я безропотно принимала его помощь и все больше укреплялась в принятом мною решении. А он держал меня на коленях и нежно поглаживал мне спинку, аккуратно перебирая пальцами шерсть.
– Не переживай, Синеглазка, выходим тебя, – приговаривал он нежным тихим голосом. – И раны залечим, и шерстку твою помоем, причешем. Будешь снова красавицей. Будем вдвоем с тобой жить, заботиться друг о друге будем. Дождемся весны, а там и лето. Рыбки в озере наловлю тебе целое ведро, ешь – не хочу. И все у нас будет хорошо.
И я верила. Верила, что все обязательно будет хорошо. А он все сидел и гладил меня, продолжая говорить какие-то ласковые слова, пока я не задремала. В полудреме почувствовала, как он встал, перенес меня на свою кровать и положил на расстеленный, уже знакомый мне тулуп. И я с удовольствием зарылась носом в него, наслаждаясь запахом, к которому уже начала привыкать. Как же все-таки хорошо.
Спала я долго, но чутко, слыша сквозь сон приглушенные звуки. Мужчина занимался домашними делами. Проснулась я уже ночью на печке, укутанная все в тот же тулуп. Было так тепло, что еще немного и станет совсем жарко. И я наслаждалась этим пограничным состоянием тепла, которое так давно не чувствовала. Еще с тех пор, как мы с сестричкой укладывались на большую лежанку на печи, когда она еще была такой горячей, но уже не обжигающей, и я рассказывала ей страшные истории. Ну и пугалась же она тогда. Я внутренне улыбнулась приятным воспоминаниям и слегка приподнялась. Была уже ночь, хозяин дома спал. Я слышала его мерное тяжелое дыхание. Рядом с собой обнаружила полную миску молока и с удовольствием вылизала все до дна. Сил немного прибавилось, но слабость во всем теле была еще слишком сильной, и я легла обратно.
Следующие несколько дней прошли спокойно. Мой сероглазый спаситель исправно поил меня молоком, несколько раз приносил свежее яйцо, которое я с удовольствием лакала. Каждый день он выносил меня на улицу, где я делала свои дела. На улице все еще было холодно и везде лежал снег,