— Ты наверняка будешь любить ее больше, потому что она будет маленькая и хорошенькая.
— Наверное, я буду любить ее также, как и тебя, но не больше.
Он протянул ко мне руки, и я больше не могла сопротивляться. Он обнял меня, и я прижалась к нему так сильно, как только могла.
— Тсс-с, тише, — успокаивал он меня. —Не плачь, не надо так ревновать. Мы ни в коем случае не будем любить тебя меньше. И, кроме того, Кэти, настоящие дети гораздо интереснее кукол. У твоей мамы будет столько забот с ними, что она собирается просить тебя помочь ей. Когда я буду вдали от дома, я буду лучше себя чувствовать, зная, что моя маленькая дочка помогает всем нам жить легче и лучше.
Он поцеловал мою залитую слезами щеку.
— Теперь открой эту коробку и скажи мне, что ты думаешь о том, что там внутри.
Перед тем как развернуть подарок, я покрыла его лицо дюжиной поцелуев и обняла его с медвежьей силой, чтобы возместить свои недовольные взгляды. В красивой коробке находилась музыкальная шкатулка, сделанная в Англии. Когда играла музыка, балерина, одетая в розовое поворачивалась перед зеркалом.
— Это шкатулка для хранения драгоценностей, — объяснил отец, надевая на мой палец изящное золотое колечко с красным камнем, который он назвал фанатом. — Как только я увидел шкатулку, я понял, что к ней должно прилагаться это кольцо. И сейчас я дарю его тебе и клянусь, что всегда буду любить мою Кэти чуть-чуть больше других дочерей, пока она об этом никому не скажет. Не плачь больше, Кэти, потому что твой отец всегда говорил, что для всего есть свои причины и у всякой проблемы есть решение, а теперь я стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы улучшить наше положение.
Перед обедом отец вбежал в столовую, чтобы сообщить нам с братом, что он собирается отвезти мать в больницу.
— Вы только не волнуйтесь, все будет в порядке. Слушайтесь мисс Симпсон, делайте уроки и через несколько часов вы узнаете, кто у вас появился: братики, сестрички или и то, и другое.
Он вернулся только на следующее утро: небритый, усталый, в помятом костюме, но со счастливой улыбкой на лице.
— Угадайте, мальчишки или девчонки?
— Мальчишки, — выпалил Кристофер, давно мечтавший о товарищах для спорта и игр.
Я тоже хотела, чтобы родились мальчики. Тогда, может быть, внимание отца не переместится с меня на младшую дочь.
— Мальчик и девочка! — с гордостью проговорил отец. — Самые хорошенькие малышки, какие только существовали когда-нибудь на свете. Одевайтесь, и я отведу вас, сами убедитесь.
Я неохотно отправилась с ним, но и в больнице с нежеланием позволила ему поднять себя на руки, чтобы я смогла заглянуть в окно палаты и увидеть двух младенцев, которых держала на руках медсестра. Они были такими крошечными! Их головы были не больше яблока. Маленькие кулачки молотили воздух. Один визжал, как будто его кололи булавками.
— Ах, — вздохнул папа, прижимая меня к себе и целуя в щеку. — Господь так добр ко мне! Он наградил меня еще одним сынком и дочерью, такими же чудесными, как и первые.
Я думала, что возненавижу их обоих, особенно крикливую девочку, которую родители назвали Кэрри, она вопила и плакала гораздо громче тихого малыша по имени Кори. Ведь как следует выспаться ночью стало практически невозможно — они находились в соседней со мной комнате. И все же, когда они начали расти, и на их лицах стали появляться улыбки, а глаза стали радостно зажигаться при виде меня, особенно если я поднимала их на руки, теплое материнское чувство заменило во мне неприязнь.
Первое, что я делала после школы, это бежала к ним, чтобы увидеть их, поиграть с ними, сменить им пеленки и бутылочки с детским питанием и подержать их у себя на плече. Они действительно были намного интереснее кукол.
Вскоре я убедилась, что в родительском сердце действительно может найтись место больше, чем для двоих детей, так же как в моем сердце нашлось место для близнецов, даже для Кэрри, которая становилась не менее красивой, чем я, а может быть и более. Они росли так быстро, как сорняки, шутил папа, хотя мама иногда и поглядывала на них с тревогой, говоря, что все же они растут медленнее нас с Кристофером. Её врач, с которой она консультировалась, объяснила, что близнецы действительно часто растут не так интенсивно, как обыкновенные дети.
— Вот видишь, — сказал Кристофер, — врачи действительно все знают.
Папа поднял глаза от газеты и улыбнулся.
— Узнаю своего сына-доктора. К сожалению, Крис, на самом деле всего не знает ни один человек.
Папа единственный называл моего старшего брата Крисом.
Наша фамилия казалась мне смешной, а научиться правильно писать её было чертовски трудно. Доллангенджер. Из-за того, что у всех членов семьи были светлые льняные волосы и светлая кожа лица (кроме папы с его постоянным загаром), Джим Джонстон, наш лучший друг, придумал для нас прозвище «дрезденские куколки». Он считал, что мы выглядим в точности, как фарфоровые фигурки, украшающие всевозможные полки и камины. Вскоре так нас называли все, кто жил по соседству.
Конечно, сказать «дрезденские куколки» намного легче, чем «семейство Доллангенджеров».
Когда близнецам исполнилось по четыре года, а мне двенадцать, мы стали с нетерпением ожидать наступления совершенно особенной пятницы — тридцать шестого дня рождения папы. Мы загодя готовили для него сюрприз. Мама выглядела, как сказочная принцесса с ее свежевымытыми и уложенными волосами. Ногти сверкали жемчужным блеском, длинное вечернее платье было мягкого акварельного цвета, а на шее, когда она скользила взад и вперед, накрывая праздничный стол, покачивалась нитка жемчуга. Подарки были сложены грудой на буфете. Вечеринка планировалась скромная, для семьи и узкого круга друзей.
— Кэти, — обратилась ко мне мама, — не могла бы ты снова искупать близнецов? Я мыла их перед сном, но они, когда встали, сразу же побежали в песочницу, и теперь им снова нужна ванна.
Я не возражала. Она выглядела слишком нарядной, чтобы заниматься мытьем двух вывозившихся в грязи четырехлеток, которые будут постоянно плескать на нее водой.
— Когда закончишь с ними, вы с Кристофером тоже вымойтесь. Ты, Кэти, не забудь надеть свое чудесное розовое платье и завиться. И, Кристофер, пожалуйста, никаких джинсов. Я хочу, чтобы ты надел парадную рубашку с галстуком и голубой спортивный пиджак с кремовыми брюками.
— А, черт возьми, мама, я ненавижу все эти наряды, — заныл он, стаскивая кроссовки и недовольно хмурясь.
— Делай, что я говорю, Кристофер, ради отца. Ты