– По всему видно, что вы давно не останавливались в американских сетевых отелях.
– Точнее, никогда. В сьютах нью-йоркского «The Pierre» и в бунгало отеля «Bel-Air» в Беверли-Хиллз не было недостатка в аспирине и зубных щетках. А также в цветах и розовом шампанском! – вздыхаю я. Сейчас же, по вине этих бандитов из Юты, я так обнищала, что аспирин стал для меня роскошью.
– В этой стране в отелях уже не найти аспирина. Это же лекарство, и его может выписать только врач. А врачи стоят денег. Если у вас болит голова, потерпите и постарайтесь заснуть. Вот увидите, завтра все само пройдет. И не забывайте, что мы спасли вам жизнь. По соображениям безопасности вам не разрешается выходить из комнаты или вступать в контакт с кем-либо, особенно с прессой, включая журналистов из «Майями Херальд». Правительство США пока не может вам ничего обещать, и, начиная с сегодняшнего дня, все будет зависеть только от вас.
Я благодарю их и говорю, что им не о чем беспокоиться, потому что идти-то мне некуда. Я напоминаю, что это именно я предложила правительству США свою кандидатуру в качестве свидетеля по нескольким крупным судебным процессам в Колумбии и США.
Дэвид и остальные агенты Управления выходят, чтобы обсудить план действий на следующий день.
– Не успели прибыть и уже докучаете просьбами американскому правительству, – ворчит оставшийся в номере шеф полиции по имени Нгуен.
– Во-первых, меня действительно измучила боль в животе, а во-вторых, я прекрасно понимаю, что представляю для вашего правительства, так сказать, двойной интерес. Вон в тех двух коробках доказательства со стороны Колумбии и Мексики о мошеннических схемах по уходу от налогов на сотни миллионов долларов. После смерти всех свидетелей и выплаты двадцати трех миллионов долларов отступных коллективный иск русских жертв Neways International[4] был отозван. А теперь представьте размеры аферы в трех десятках стран против дистрибьюторов и против прокуратуры.
– Нарушения финансового законодательства, тем более за границей, нас не касаются. Мы занимаемся только наркотиками.
– Возможно, информация о местоположении десяти килограммов кокаина смягчит ваше сердце, и вы добудете аспирин?
– Вы, как я вижу, не отдаете себе отчета в том, что имеете дело не с Налоговым управлением США и не с Федеральным Разведывательным управлением штата Юта. Я представляю Управление по борьбе с наркотиками штата Флорида. А Управление по борьбе с наркотиками – это не аптека, Вирхиния! Мы изымаем «химию», а не выдаем ее.
– Зато я отдаю себе отчет в том, что процесс «Соединенные Штаты Америки против Хильберто Родригеса Орехуелы» в двести раз гораздо более значим, чем процесс над Моуэрами.
Возвращаются офицеры Управления и сообщают, что все средства массовой информации только и говорят о моем отъезде из Колумбии. Я отвечаю, что за прошедшие четыре дня отказалась от почти двух сотен интервью журналистам всего мира и что меня мало интересует то, что обо мне говорят. Я прошу выключить телевизор. Одиннадцать суток я не спала и двое суток ничего не ела. Я измотана, и единственное мое желание – поспать несколько часов, чтобы наутро быть в состоянии давать показания.
Когда наконец меня оставляют одну, с грудой чемоданов и изматывающей болью в животе, я мысленно готовлюсь к тому, что подозрение на аппендицит – еще не самое худшее, что меня может ждать в этой ситуации. Не раз и не два я спрашиваю себя в эту ночь, действительно ли правительство США собирается спасти мне жизнь, или же чиновники из Управления планируют выжать из меня всю информацию, а затем вернут на родину, оправдываясь тем, что полученные сведения о Родригесе Орехуэле оказались бесполезными, так как относятся к 1997 году и подлежат рассмотрению в другой стране. Я нисколько не сомневаюсь, что, едва ступлю на колумбийскую землю, те, у кого рыльце в пушку, не упустят возможности сделать из меня пример для устрашения всех, кто решит пойти по моим стопам, став информатором или свидетелем в суде. У трапа самолета будут ждать представители спецслужб с ордером на мой арест, выданным Министерством обороны или органами госбезопасности. Меня посадят в джип с тонированными стеклами, а потом, когда все будет кончено, президентские СМИ, повязанные с главами наркокартелей, возложат вину за мое убийство или исчезновение на Родригеса Орехуэлу, на «Лос Пепес»[5], или, а почему бы и нет, на жену Пабло Эскобара.
Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько одинокой, больной и несчастной. Я прекрасно понимаю, что по возвращении в Колумбию я буду не первой и не последней в списке тех, кто расстался с жизнью, пойдя на сотрудничество с посольством США в Боготе. Но мое бегство из страны на самолете Управления по борьбе с наркотиками получило мировую огласку, а это значит, что со мной будет сложнее расправиться, чем с предпринимателем Цезарем Вильегасом по прозвищу Эль Банди или с политиком Педро Хуаном Морено. Эти двое поплатились за то, что были слишком хорошо осведомлены о прошлом президента. Я не хочу повторить судьбу помощника Пабло Эскобара Карлоса Агилары по кличке Эль Мугре, который был убит после того как дал показания против Сантофимио. Не привлекает меня и участь синьоры де Палломари, жены синьора де Палломари, счетовода братьев Родригесов Орехуэло, убитой после того, как ее муж отбыл в США самолетом, принадлежащим (какое совпадение!) Управлению по борьбе с наркотиками. И это несмотря на то, что несчастная женщина находилась под опекой колумбийской прокуратуры и проходила по программе защиты свидетелей. Ирония состоит в том, что, в отличие от этих людей, да покоятся они с миром, я не совершала никаких преступлений.