– Макс, это японская ваза периода Мейдзи, конца девятнадцатого века, оригинальная и единственная в своём роде! – восклицаю, чуть ли не плача, смотря на разбитый предмет. Её мне подарил отец, когда вернулся из Японии спустя полгода… – Это драгоценная вещь. Знаешь, сколько она стоит? У тебя зарплата за год и то меньше.
– Я, правда, не хотел, – машет он руками, понимая, что попал. Хотя, скорее всего в голове думал, что раз я владелица этого музея, то всё ему прощу.
От выражения его испуганного лица не выдерживаю и начинаю хохотать. Держась за живот, встаю с корточек и выпрямляюсь, всё ещё держась за живот. Выражение его лица только подливает масло в огонь и меня ещё больше прорывает на смех.
– Эй, ты плачешь или смеёшься, не понимаю просто, – слышу сквозь свою истерику и пытаюсь остановиться, чтобы перевести дыхание. Вытерев слёзы, и успокоившись, всё ещё не отошедшая от припадка, бью Макса по плечу и выдыхаю.
– Не беспокойся, – выдавливаю из себя, вспоминая моменты с этой вазой. – Я разбила её в первый же день, как отец привёз мне её. А после заставил меня склеивать по осколкам, прокрашивать каждый скол, поэтому, ты не первый и не последний. Только спустя лет десять узнала, что отец разбил её до меня.
– Фух, умеешь же ты напугать, больная, – говорит Макс у меня за спиной, пока я открываю ящик и ищу в нём клей. Найдя его, разворачиваюсь и кидаю парню. Тот успешно ловит его и непонимающе смотрит на него.
– Но склеить тебе её всё же придётся, – выговариваю, слыша, как открываются служебные двери музея. Странно, время позднее, кто мог прийти?
Оборачиваемся вместе с Максом в сторону входа, и я вижу Никифорова с ассоциации археологов и историков. Он не впервые заходил ко мне, рассматривая новинки в коллекциях, но сейчас, когда мы уже давно закрылись, видеть его здесь было необычным. Он никогда не приходил внерабочее время.
– Здравствуй, Анна-Мария, – я улыбнулась, приветствуя его. Он был старым другом отца, с которым они вместе путешествовали по Индии, разыскивая сокровища ацтеков. Знала его давно, поэтому относилась к нему тепло. – Ты хорошеешь с каждым днём. Сколько тебе? Девятнадцать?
– Не угадали, двадцать два, – садясь на стул рядом с фолиантом, произношу, посматривая на гостя. Он уже своим взором оглядел всё что можно. – Но вы ведь пришли не за тем, чтобы спрашивать, сколько мне лет, Дмитрий? Если вы пришли за картиной Антуана Ватто, вынуждена отказать вам в шестой раз.
– Угадала, но нет, я не за картиной, – он улыбнулся, присаживаясь рядом со мной, только на стол. Пальцами дотронулся до бумаги шестнадцатого века, и, увидев мой недовольный взгляд, убрал их. Где-то в стороне закряхтел Макс, собирая в савок осколки вазы. – Мне позвонил очень уважаемый человек, и ему очень нужен археолог, знающий аморейский язык. Из всех людей, которых я знаю, только ты и твой отец могут прочитать его в идеале. Но, увы, Александр, уже не может, поэтому остаёшься только ты.
Поболтав ногами на стуле, задумалась. Мёртвый язык, на котором отец говорил во сне, выучила случайно. И если так подумать, он никогда не пригождался мне в жизни. Возможно, один раз, и тот не считается. Не сказала бы, что знаю его в идеале, но слова Дмитрия заставили мои щёки гореть, поэтому сразу же отвернулась в сторону, делая вид, что раздумываю над его словами.
Хотя уже готова была кричать о том, что была согласна. Но мы же, девушки, любим, набивать себе цену, так ведь?
– А что мне будет за это? – спрашиваю, снова возвращая свой взгляд на мужчину. На самом деле мне ничего и не нужно, но просто решила проверить, на что готов Дмитрий, лишь бы я согласилась.
– Обещаю, что больше не посягну ни на одну картину, – он улыбается, и уголки моих губ невольно приподнимаются в ответной улыбке. Да, готов он точно на многое.
– Уговорили. Когда отправляемся?
***Прилетев в эмираты, не думала, что здесь будет настолько жарко. В Абу-Даби, как и в принципе в объединённых эмиратах я была впервые, несмотря на то, что в Москве почти не появляюсь, участвуя в разных археологических раскопках.
Не выдержав знойной жары, забрела в туалет аэропорта, и, сняв закрытый комбинезон, который купила специально для этой страны, переоделась в шорты и топ. Это были единственные вещи, которые были у меня в сумке, а не в чемодане. Надеюсь, местные жители не примут меня за проститутку и полиция не арестует меня на выходе из аэропорта.
Это будет фиаско.
Почему-то именно в тот день, когда я должна была прилететь в эту жаркую страну, в аэропортах откажут чуть ли не все кондиционеры из-за чего мне и приходиться переодеться. Да я пока комбинезон снимала, успела вспотеть два раза и столько же вытереть пот. Хотелось уже принять хоть какой-то душ, но понимание того, что в пустыне, где мне предстоит работать, будет только походный душ, расстраивало. Но сейчас хотя бы такой!
Выйдя из уборной, нацепила очки на нос, прикрыла короткие шорты, чуть ли не открывающие попу, красным платком, и направилась к выходу из аэропорта, везя за собой огромный багаж. Надеюсь, мне хватит всей этой одежды хотя бы недели на две. Но что-то мне подсказывало, что книги на аморейском будут переводиться о-очень долго, учитывая, что некоторые значения уже успела позабыть.
Выйдя через автоматические двери на улицу под палящее солнце, открыла зонтик, который специально взяла с собой, и начала всматриваться в людей. Вон там вот стояли встречающие, и среди них со своим зрением пыталась рассмотреть того, кто приехал за мной.
Кое-как разглядев свою фамилию среди арабских табличек, направилась к мужчине в рубашке, под взгляды остальных жителей страны. Взгляды были такие, словно смотрели на кусок зажаренного мяса. Чуть не передёрнуло от этого, но осознавала, что сама виновата. Нужно было остаться в той одежде и не ловить на себя эти взгляды.
– Госпожа Коваль! – крикнул тот мужчина, к которому я шла. Вышел из толпы, и подбежал ко мне. – Здравствуйте, я Умар, ваш переводчик, добро пожаловать в Абу-Даби! Как долетели?
– Отлично, правда, у вас слишком жарко, – помахав перед собой