Он сидел, небрежно развалившись, на дикой скорости придерживая руль одной рукой. В его темных очках отражались, сливаясь в движении, деревья и обочины, и подернутое облаками небо. Сашка молчала, пытаясь осознать его слова. Значит, расплата еще впереди?!
– Нет, – сказал Фарит. – Я тебя выкупил, Саша.
Обочины размазывались в движении, деревья и постройки улетали назад, будто снесенные ураганным ветром.
– Я объясняю понятным тебе языком, – после паузы продолжал Фарит. – Хотя по сути, конечно, все сложнее. Выкупил – в смысле переменил участь. Если ты немного подумаешь, то догадаешься, что и как я сделал.
Сашка открыла рот, чтобы признаться, что думать ей в настоящий момент нечем, как дохлой жабе на обочине нечем летать. И в ту же секунду вспомнила: день накануне экзамена. В камине догорали старые конспекты, бумажки, черновики. Фарит позвонил в дверь, и она первый раз в жизни не испугалась его появления: спокойная, собранная, она готовилась к экзамену, верила в свои силы и осознанно желала победы.
Тогда Фарит сказал: «Как твой куратор я официально предлагаю тебе освобождение от экзамена. Освобождение от учебы в Институте. Тебе снова будет шестнадцать лет. Все, что было позже, окажется сном и забудется».
Любой из ее однокурсников отдал бы правую руку за подобный шанс.
«Скажи: «Я хочу, чтобы это был сон», – говорил Фарит. – И проснешься на раскладушке в съемной квартире, рядом с мамой, на морском курорте. И ничего не повторится. Меня не будет. Не будет Института. Поступишь на филологию… Ну, решилась?»
Это было едва ли не самое страшное в ее жизни искушение. Из-за нахлынувших слез Сашка с трудом могла разглядеть своего куратора, а он тем временем снял темные очки – что делал только в исключительных случаях.
«Решилась, – сказала она, рыдая. – Я хочу окончить Институт. Стать частью Речи. Прозвучать. Я пойду завтра на экзамен».
Его глаза будто осветились изнутри, Сашка отшатнулась. «Это твое последнее слово?» – спросил он вкрадчиво. И Сашка зажмурилась: «Да».
…Черный внедорожник летел по трассе, и пейзажи вокруг оставались позади и в прошлом. Допустимая скорость на шоссе была огромная, но Фарит, кажется, и ее превышал.
– Вспомнила? – спросил удовлетворенно, будто заранее радуясь Сашкиной хорошей памяти.
– Но ведь я, – она почувствовала себя раздвоившейся, угодившей в провал между тем зимним днем и этим почти летним, – я в тот раз… Я отказалась!
– А она, – сказал Фарит неторопливо, с оттяжкой, – она согласилась и очень обрадовалась.
Развилка, подумала Сашка. Он поймал меня на развилке. Я пошла на экзамен… но другая я, та, что согласилась вернуться в прошлое, проснулась на раскладушке в городе у моря, в шестнадцать лет. И в ее жизни не было никакого Фарита. Ни золотых монет. Ни Института Специальных Технологий. Та девушка видела страшный сон… и потом забыла его. Поступила в обычный университет. Выскочила замуж за Ваню Конева. А потом… потом… уснула за рулем и вылетела на встречку.
– Вы сделали резервную копию, – прошептала Сашка. – Другую проекцию… меня.
– Грубо сформулировано, но точно по смыслу, – он усмехнулся.
– И вы убили ее, потому что я… провалила экзамен?!
– Ее убил второй закон Ньютона, – сказал он с сожалением. – Ускорение прямо пропорционально вызывающей его силе и обратно пропорционально массе материальной точки.
– Но ведь это я провалила экзамен! А в автобус врезалась она!
– Эта женщина, – сказал Коженников, – существовала на свете только для того, чтобы врезаться в автобус.
Сашка ощутила, как спина под тонким свитером покрывается инеем.
– Вся ее жизнь, – безжалостно продолжал Коженников, – была привязана к моменту смерти, как реализации замысла. Жизнь была негодная, унылая и пустая, а вот смерть…
Сашка почувствовала обиду, будто при ней унизили близкого человека:
– Нормальная жизнь! Она до последнего пыталась сохранить семью… Она никого не насиловала, не обижала… даже на встречной полосе – она никого не убила! Почему вы говорите о ней в таком тоне?!
– Ты права, я к ней предвзят, – сказал он после паузы, к огромному Сашкиному удивлению. – Видишь ли, она струсила и отступила. И получила то, чего заслуживала. В общем зачете – совсем не плохо, ну согласись. Она даже испугаться не успела.
– А я? – Сашка вдруг охрипла.
– Что – ты?
– Что заслужила я? – спросила она почти беззвучно. – Что со мной будет?
– Все будет хорошо, – сказал он легко, но с подтекстом. – Если ты, конечно, проявишь себя дисциплинированным человеком.
Эту фразу он говорил ей в отрочестве, в момент кромешного ужаса и жалобного удивления: за что?! Почему я, в чем я провинилась, чем это заслужила?! Сашке сделалось еще холоднее, она съежилась, желая полностью утонуть в массивном кресле внедорожника.
По-прежнему глядя на дорогу, Коженников включил обогрев в салоне:
– Тебе придется вернуться в Институт и сделать работу над ошибками. Это больнее, чем просто начинать с чистого листа. Четвертый курс будет непростым.
Он по-прежнему придерживал руль расслабленно, двумя пальцами. У Сашки мелькнула дикая мысль, мерзкая и притягательная: если на такой скорости взять да и вывернуть руль в сторону, успеет ли Фарит остановить ее?
– Ты как маленькая, – пробормотал он укоризненно. – Первый курс, истерики, фантазии… Перестань.
Он на секунду включил «дворники», сметая с лобового стекла трупы разбитых мошек.
– Я просто мошка, – сказала Сашка, не успев подумать. – Ускорение прямо пропорционально вызывающей его силе…
– Стоп, – он на секунду повернул к ней голову. – Ты прекрасно знаешь, что я не требую невозможного. Трудно, да. Но реально. И поверь, я избавил тебя от куда худшей участи. И поверь, это было не просто.
Сашка сдавила рюкзак на своих коленях так, что хрустнули карандаши внутри.
– А… зачем?
– Мне с тобой интересно, – он, кажется, не шутил. – Ты опять оказалась не тем, кем считали тебя преподаватели. Мне любопытно, на что еще ты способна… И что из тебя получится. Может статься, что ничего, и тогда я напрасно играю с тобой в бирюльки посредством времени, пространства и искаженной реальности.
– Вы играете, – Сашка сама услышала, каким глухим, тяжелым и старушечьим сделался ее голос на этих словах. – Играете… А… Валентин?
– Какой Валентин? – спросил Фарит с чуть подчеркнутым, деланым удивлением.
– Муж моей мамы, – выговорила Сашка, уже все понимая, но не желая верить. – Отец ее сына… моего брата… который родился, когда я была на втором курсе…
– Валентин, – сказал Коженников, – их внезапная любовь с твоей мамой, ребенок… были нужны, чтобы тебя без эксцессов отпустили учиться в Торпу. Александра не поступила в Институт – ее мать никогда не сошлась с Валентином – их сына нет и не было.
– Как не было? – тупо переспросила Сашка. – Как не было?!
– Он не родился, – мягко объяснил Коженников. – Зато есть другой ребенок – дочь Александры Самохиной и Ивана Конева.
– «Зато»?!
– Есть мать Александры Самохиной, – продолжал он терпеливо, – которая