Меж тем у юного Лиздейки обнаружились вскоре завидные провидческие способности, и он начал пользоваться при дворе непререкаемым авторитетом. А чуть позже и вовсе приступил, по воле и желанию Витеня, к исполнению обязанностей креве-кревейто. Когда же князь-покровитель умер, Лиздейка неожиданно для всех сложил с себя высокие полномочия и удалился в святилище Перкуна, где и стал служить в качестве вейделота. Другими словами, добровольно опустился в жреческой иерархии на три ступени ниже. Впрочем, народ до сих пор считал истинным креве-кревейто именно Лиздейку, что изрядно злило его преемника, а Гедимина, напротив, вынуждало признавать друга детства, пусть и в душе, выдающейся личностью.
– Прошу в мою обитель, – все так же бесстрастно продолжил вейделот, увлекая гостей за собой приглашающим жестом.
Жилище Лиздейки оказалось просторным и светлым. «Он всегда любил места, где много света», – вспомнилось невольно Гедимину. Мягкий солнечный свет изливался, подобно светлому весеннему меду, на хорошо утрамбованный глиняный пол сквозь прорезанные в крыше многочисленные оконца, забранные прозрачной слюдой. Впрочем, в обители и пахло медом. А еще – сеном и травами: под потолком во множестве висели пучки хмеля, целебных трав, связки сухих грибов, кореньев… На полках теснились горшки и банки разных форм и размеров с настоями и мазями (Лиздейка слыл еще и знатным врачевателем). Посреди бревенчатого шалаша на треноге, обложенной диким камнем, стоял большой казан. Дым из этого примитивного очага выходил в прорезанное в крыше отверстие, рядом с которым были подвешены куски мяса, предназначенные для копчения. Почти по всему периметру жилища стояли высокие горшки с зерном и небольшие бочонки:
