Мерино удивленно вскинул брови: сегодня он никого такого не ждал. И хотя он понимал, кому мог принадлежать красивый жеребец, в душе шевельнулись нехорошие предчувствия. Вроде бы не было у того человека, о котором он подумал, повода появляться. Внутренне собравшись, он решительно прошел к остерии.
На каменной скамье у входа в заведение, греясь в лучах по-летнему жаркого осеннего солнца, сидел, прикрыв глаза, мужчина. Его возраст находился в том неуловимом отрезке человеческой жизни, когда зрелость уже уступает место старости, но все еще борется за право на жизнь. Худощавое морщинистое лицо говорило о непростой жизни мужчины, редковолосая борода почти не укрывала лица, да и русые волосы уже начали редеть, теряя цвет. Его звали Бельк, и он был вышибалой при остерии. Не самым внушительным на вид при такой профессии, но вполне справлявшимся со своими обязанностями
На коленях мужчины, столь же довольный погодой, лежал здоровенный, пепельного окраса, гикот[1]. Человек и зверь, заслышав приближение Мерино, одновременно приоткрыли глаза. Так, будто были одним существом в двух телах. В своем роде так и было, мало кто мог объяснить связь, возникающую у человека и гикота. Глаза — водянисто-серые человека и огненно-рыжие зверя — оглядели хозяина остерии без интереса. Ну пришел, ну и что? Гикот закрыл глаза первым, вернувшись к неге и ничегонеделанию. Мужчина же открыл глаза полностью, едва заметно качнул головой на дверь:
— К вам гость, синьор Лик. С полчаса уже ждет.
«Сеньор Лик» было произнесено с едва заметной издевкой. На которую Мерино привычно не обратил внимания. Слишком давно они с Бельком знали друг друга, за такое время можно привыкнуть к каждой шутке. Вот если бы шуточное поименование, которое Бельк всегда использовал на людях, куда-то пропало, Мерино бы обеспокоился.
— Кто?
— Щёголь. Один. Ждет в кабинете.
И решив, что исчерпывающе описал ситуацию, мужчина закрыл глаза. Гикот потянулся, требуя внимания, и человек почесал его большую голову между ушами.
Мерино удивленно покачал головой (все-таки не ошибся - барон да Гора пожаловать изволили), и прошел внутрь.
Он уже шесть лет был владельцем остерии. Таверны, если угодно, хотя сам он не находил это слово удачным. Таверна, это ведь еда и постель, вышибала на входе, гулящие девки, цепляющие набравшихся клиентов, драки каждый день, ну или раз в неделю — непременно! Остерия — это гости. Каждому из которых хозяин рад. Они приходят покушать и поговорить, причем не всегда понятно, какая из этих двух потребностей важнее. О каждом госте хозяин знает все: где живет (как правило неподалеку), что любит поесть (копченые ребрышки, синьор Полеро? Как всегда, без соуса?), что любит пить (вчера привезли келиарское темное, не желаете попробовать?), и о чем хочет поговорить (и не говори, Алсо, такие цены на специи — просто позор для нашего герцогства!). В таверне хозяин не более чем прислуга: приготовь, подай на стол да получи причитающиеся монеты. В остерии хозяин — глава клуба по интересам, знаток всех новостей, кладезь рецептов для все окрестных хозяек и третейский судья в случае споров. Словом, уважаемый человек. А значит несуетливый, немногословный и степенный.
Поэтому Мерино прежде пошел не к ожидающему его гостю, а на кухню, где выяснил у повара о состоянии дел. Затем прошел в зал, в котором сидели лишь двое завсегдатаев из соседей, обменялся с ними парой фраз о погоде и только после этого вошел в отдельный кабинет. Таких в его заведении было три, и тот, на двери которого была прибита бронзовая цифра «1», использовалась для встреч, к делам остерии не имевших никакого отношения.
Человек, которого Бельк назвал щеголем, полностью соответствовал этому короткому и емкому описанию. Тончайшей выделки сапоги серой кожи, серые бархатные бриджи, того же цвета комзол, расшитый серебряными нитями в димаутрианском стиле, что в этом году вошел в моду. Море кружев, от воротника до запястий. Тонкие кисти рук, унизанных перстнями, в одной из которых висел кружевной же платок, а вторая держала серебряный кубок. Худое и бледное лицо с тонкими чертами из тех, про которые доброжелатели говорят «породистое», а злопыхатели — «надменное». Непроницаемые черные глаза чуть прикрыты в приличествующей аристократу скуке. И завершение ансамбля, над которым наверняка работал с десяток человек, широкополая шляпа с темно-красными перьями неизвестной Мерино птицы. Щеголь. Барон Бенедикт да Гóра, кансельер коронного сыска Ее высочества Великой герцогини Фрейвелинга.
— Мое почтение, господин барон! — Мерино склонил голову. — Какая честь для моего заведения!
Аристократ окинул фигуру трактирщика ленивым взглядом. Рука с платком описала небольшой полукруг, разрешая войти и сесть.
— Ваш тон, синьор Лик, будто бы говорит об обратном. — Голос барона был низким, глубоким и немного хрипловатым, опять же по последней моде в столице.
— Что вы, господин барон! Как вы могли подумать о таком! Я всегда рад принимать вас… — Голос Мерино сочился таким количеством масла, что его хватило бы смазать все скрипящие двери города.
И вдруг сделался сухим и сварливым:
— ...даже если маленький паршивец заходит так редко, что я начал забывать, как он выглядит!
Манеры барона мгновенно изменились, будто провели губкой по холсту, стирая одну картину и открывая другую. От ленивой изнеженности и вальяжности не осталось и следа, глаза весело блеснули, а из голоса исчезла модная хрипотца.
— Мерино, я ведь важный государственный служащий! По-твоему, мне так просто вырваться?
— От замка пешком десять минут идти!
— И ты считаешь, что я все время провожу в Инверино?
— А на что еще может быть способен изнеженный юноша дворянского рода?
— Мне двадцать два года!
— И где я ошибся?
— В изнеженности! Я этот образ называю «щёголь»!
— Бельк так тебя и сказал. Говорит он, как ты знаешь, мало, но всегда точен в формулировках.
— Как дела у старого душегуба?
— Разве ты не говорил с ним?
— Дворянин, беседующий с трактирным вышибалой, — это ни в какие ворота!
— Ну, хоть каплю здравого смысла я вбил эту аристократическую голову!
— А также научил парочке грязных трюков со шпагой!
— Иначе бы ты не смог спокойно ходить по городу со всеми этими перстнями.
— Я правда скучал, Мерино.
— Я тоже, мой мальчик. И я прекрасно все понимаю про твою занятость. — Мерино налил себе вина, тронул краем кружки бокал барона. — Но имеет право старый человек поворчать на радостях. Даже если и понимает, что ты пришел по делу.
Бенедикт кивнул. Они с Мерино знали друг друга довольно давно