Денис поднял один из оброненных лоттеров. На нем хранилось описание хвостовой части каракарского корабля. С ней что-то явно не так, что-то не учтено. Но что-то малозначительное.
– Помирать страшно… – пробормотал техник.
И в этот момент откуда-то из пелены мрака, оттуда, где на пределе видимости дрейфовал крейсер «Мираж», пришел сигнал персонального интеркома. Он прозвучал так жалко и необычно, словно у него кончался запас батарей. Марков отстегнул приемник от внутренней стороны кителя, где его носили все офицеры, и приложил к уху.
– Макаров, слушаю…
– Это капитан… Я сейчас проспался и спустился на гауптвахту, где сейчас находится наш главный техник по вооружениям Олег Шпилин. После приема марры он несколько скверно выглядит, но некоторые вещи кажутся мне интересными. Скажу кратко, потому что сигнал глушат, и чтобы пробиться через помехи и связаться с тобой мы создали из корпуса корабля огромную минус-антенну и сжигаем сейчас тонны топлива ради минуты разговора… Если ты уже обменял наши последние сюрпризы на разоружение и у врага все еще остались противоспутниковые ракеты, не торгуйся за сброс ракет, просто предложи им перед нашим отходом повернуться левым боком. Ракетные блоки будут нацелены в сторону от нас и будут для нас не опасны. Корабли такого класса разворачиваются очень долго и сложно, они не успеют повернуться к нам носом, если мы начнем отступление…
Предложение Ибрагимова с виду выглядело абсурдным. Зачем ставить корабль в самое невыгодное положение из всех возможных? Все знают, что по бокам корабля больше вооружения, чем на носу, поэтому корабль, что морской из прошлого, что современный орбитальный, всегда обстреливает цель, повернувшись боком. На «Дриаде» установлены спаренные лучеметы, на хвосте бластеры на разогнанных фотонах, которые тоже смогут вести огонь. Поворачивая корабль боком, каракарцы смогут не только получить преимущество даже со сброшенными ракетами «Триакра», но и фактически нейтрализовать и без того небольшие преимущества «Миража», который продолжит оставаться носом к противнику и не сможет использовать арсеналы боковых орудий.
– Капитан, вы понимаете, о чем просите? Если мы потребуем развернуть корабль, они нас раздавят… почему?
– Потому что обычно рыба выныривает из воды мордой вперед…
Связь оборвалась. Но цена вопроса слишком велика, чтобы возразить командиру и другу, и сделать все по-своему.
Видя, что Макаров находится в задумчивости, техник подошел к нему и легонько похлопал по плечу. Это несколько вывело из себя переговорщика, но и вернуло его к исполнению должностной обязанности. Он заткнул персональный интерком обратно за отворот кителя и глубоко вздохнул, настраиваясь на предстоящую словесную дуэль. Ничего страшного. На «Защите Рурина» было не легче, а цена вопроса значительно ниже.
– Все в порядке? – спросил Денис.
– Ты видел, как они переглянулись, когда я упомянул совокупную мощь «Миража» и невозможность уничтожения их посудины? Да это не просто порядок! Это то, что нам и надо! Пошли, заглянем им в глаза, посмеемся в лицо смерти.
IV
«Чтобы заключать сделки с людьми, надо мыслить как люди. Они по своей природе любят бесчестие и уродство, а благородство и красоту считают обременительными. Все потому, что они боятся смерти. „Смерть“ – слово, заимствованное нами из людского языка самыми слабыми и боязливыми из наших соплеменников»
Семерафон Милосердный,обращение к союзникам в системе Караш накануне вторжения.
7 августа
Я, приор-прециат линкора «Семерафон Милосердный» Дециар Канандари, начинаю специальный дневник в связи с тем, что вчера из-за разрушения второго заднего блока второй палубы мы утратили почетную комнату. Разгерметизация унесла в космос нашего лоцмана, который молился в этом помещении, а также знамя и священный кинетический бластер, врученный нам самим Пятым верховным советом.
Я не помню случая, чтобы экипаж, подвергнувшийся бесчестию в связи с утратой реликвий, не был бы расформирован. Я также не помню, чтобы корабль, имеющий такие страшные повреждения как наш, подлежал восстановлению. Ремонт обойдется дороже строительства нового линкора, поэтому я признаю, что корабль прекращает свое существование в штате Третьего флота в качестве боевой единицы и закрываю корабельный журнал. Данный специальный дневник я начинаю для того, чтобы описать то, что ждет нас в мрачном будущем, в которое мы смотрим с отвагой и несгибаемым мужеством.
Еды, воды и воздуха нам хватит еще на полтора стандартных галактических года, то есть на 25 с половиной месяцев. Я думаю, мы найдем решение нашей проблемы, и вернемся на Старую Родину, где нас ждут сухие доки Нолгара-III и объятия наших родных.
16 августа
Со времени боя в зоне карантина прошло около года. Тогда мы потеряли около 34% всей полезной площади корабля либо от прямого попадания вражеских ракет, либо от последующего разрушения корпуса и разгерметизации.
Разрушения не такие серьезные, как могли бы быть, но мне очень не нравятся трещины на внешней обшивке корабля. Я каждый день посылаю туда техников, чтобы замерить разрушения корпуса. Трещины ползут по внешней обшивке на полмиллиметра в сутки быстрее, чем в дни после боестолкновения. Корабль окончательно развалится тогда, когда целостность внешнего корпуса будет нарушена на 41%, это произойдет через два галактических года. Однако если какой-то случайный метеорит или обломок повредит целые участки обшивки, кто знает, как ускорится процесс распада?
Мой преданный вице-прециат Калиад Манухтар единственный, кто из высших офицеров сохраняет хладнокровие. Он убеждает меня, что все будет хорошо, и я ему верю. До сих пор он не подводил меня, а Судьба не подводила его. Может он знает что-то, о чем не знаем мы?
19 августа
Во время работ по укреплению внутреннего корпуса неожиданно сдетонировала оболочка плазмопривода бокового двигателя РХХ-221. Утрату маневрового двигателя можно компенсировать, а трех погибших членов экипажа – нет. Я пишу эти строки, а они уже наверняка достигли внешних врат Раххала. Каждый месяц мы теряем людей, и для меня эти потери очень тяжелы.
2 сентября
Жизнь берет свое. На корабле родился второй ребенок. В каком-то смысле это надежда, так как рождение потомков всегда позволяет нам задуматься о будущем и превозмочь тяготы настоящего. Я спустился на третью палубу в медотсек, чтобы поддержать родителей. Счастливый патер – главный специалист по маршевому двигателю. В этом есть какая-то ирония. После того как я приказал сбросить наш главный двигатель после поспешного бегства из системы Двойная Арахна, у него появилось достаточно свободного времени заводить отношения с нашей комбатанткой из роты орбитального десанта.
Я все еще сомневаюсь, правильно ли я поступил, приказав сбросить двигатель? Поврежденная оболочка создавала вероятность взрыва двигателя в двенадцать процентов. Я думаю, даже если бы эта вероятность была процентов пять, я все равно бы так поступил.
7 сентября
Я смотрю в иллюминатор и вижу газовое скопление Мотра. Сколько мы ни приближаемся к нему, оно все равно так далеко и недоступно. Мы держим курс вдоль карантинной зоны мимо туманности Мотра прямо на Ребулу. Другого пути у нас нет. По прямой до системы Наргаз на четыре месяца короче, но придется пройти прямо через центр туманности, Глаз Тьмы. Никто в здравом уме не поведет корабль прямо через туманность. Она кишит темными звездами, гравитационными вихрями, пространственными аномалиями и звездным мусором. Будь у меня самый лучший лоцман звездной академии Берекадара, я бы трижды подумал, совершать ли такое путешествие. Но мой лоцман, во-первых, не из самых лучших, а во-вторых, он же погиб месяц назад при разгерметизации в почетной комнате.
Если верить старым картам, на пути к Ребуле мы не встретим никаких населенных планет Содружества. Возможны какие-то контакты с контрабандистами или собирателями серой пыли, которые углубляются от Алиакса в сторону Мотры на многие гюли. Но они не представляют для нас ни интереса, ни опасности. Противник все еще знает, что на его территории находится поврежденный линкор врага, но вряд ли он сможет точно рассчитать наш курс и перехватить нас где-нибудь между Процеоном-II и Наргазом. К тому же Мотра прикроет нас от всех систем дальнего обнаружения, если мы пройдем по краю туманности.
Интересно, выбили ли наши имена на Стеле Памяти в Стратополисе на Нолгаре-III? Или все еще верят, что мы живы? Хватит ли мне воли привести корабль домой, чтобы потом почетно стереть свое имя со Стелы Памяти на глазах у миллионов каракарцев?
21 сентября
Сегодня мне снился