Накануне путешествия, листая страницы компьютерных файлов, мы обсуждали детали одежды, статус пешехода и всадника, можно ли носить оружие и множество всяких мелочей. Было ощущение чего-то упущенного, возможно, необычайно важного, но в итоге решили, что первый блин всё равно будет комом и пробовать надо так, как есть. За час до перехода я проверил оружие и свёртки. Похоже, у нас получилось собраться на все случаи жизни. Аптечка, баллон с газом, упаковка шаров, видеокамера, блокнот с цветными карандашами и ноутбук для просмотра съёмок поместились в прицеп мотоцикла вместе с товарами для аборигенов. Мы присели на дорожку, поцеловались – и в путь. Перенос в комнату «один», как мне показалось, прошёл несколько дольше по времени, чем когда я путешествовал без багажа. Видимо, масса переносимых предметов играла какую-то роль. Выйдя из комнаты, я осмотрел дом. Прошло полтора месяца с момента нашего отъезда. После нас тут никого не было, и немного покрутившись, я направился обратно, ввёл двенадцать, тридцать девять, потом ноль, пятёрку и наобум ещё две цифры – время суток.
* * *Невдалеке прокричала птица. С устья дохнуло на похолодевший и затененный курган теплым воздухом, от реки поднимался пар. Небо над водой потемнело на мгновение, но этого вполне хватило, чтобы и лес напротив, и холмистое поле, поросшее вековыми елями вдали за болотом, и гранитный клин на склоне кургана охватили сумерки. Потом внезапно снова посветлело. А вокруг белого облака, тающего с каждым мгновением, засияла, чуть ли не всеми цветами радуги широкая полоса. Солнце взошло. Полюбовавшись природой, я сделал несколько шагов вперёд и стал осматриваться. На холме возвышался кусок скальной породы, словно памятник на срезанной верхушке кургана с плоской, как школьная доска, фронтальной стороной. Обойдя вокруг камня, я изменил своё представление. Это был не холм, а какая-то помесь с плато. Площадка, где находилась скала, имела форму эллипса, с незначительным эксцентриситетом. Большая полуось, идущая от двери портала, длиной десять-двенадцать шагов, и малая, не больше восьми. В противоположную от реки сторону простиралась поляна в форме следа подошвы, оставленного каким-то великаном, и через полсотни метров начинался лес. В принципе, так, как и в моё время, только река тут вроде гораздо шире и берег круче. Тем не менее, не эти открытия поразили меня больше всего. У опушки чащи лежало несколько десятков срубленных деревьев, очищенных от веток с корой. Причём, судя по тому, что стволы не повело, заготовили их недавно, прошлой или позапрошлой зимой. Не более двух лет назад. То есть люди здесь были и, возможно, придут снова. В этот момент я с полной остротой осознал то чувство, которое испытал герой Дефо, увидев след на песке. Но это был не страх, а максимальное обострение всех чувств. Что бы там не говорили психологи, а первая мысль, пришедшая мне в голову, была о защите моего камня. Подобно хищному зверю я обошёл портал вокруг, всматриваясь в темноту леса. Именно тогда я почувствовал, что это место моё и за просто так никому отдавать его не собираюсь. Оставив мотоцикл рядом с порталом, я высмотрел подходящее место для запуска аэростата и стал разбирать вещи. Камеру, с приличным объективом, включённую на запись, переложил в контейнер. С помощью карабинов закрепил ее к сетке. В неё засунул оболочку аэростата, снабжённую как велосипедная камера ниппелем, и, всё это соединил с тонким капроновым тросом на тысячу метров, намотанным на лебёдку мотоцикла, длиннее не надо (дальность линии горизонта при подъёме на тысячу метров приблизительно сто тринадцать километров). С помощью газового баллончика надул первый в этом мире воздушный шар, и он взмыл в воздух, потащив за собой аппаратуру. Барабан лебёдки закрутился, и когда фиксатор щёлкнул, сообщая, что трос с бобины размотался полностью, я включил лебёдку на сматывание. Под гул электромотора, шарик стал возвращаться с ценным грузом ко мне. Разобрав контейнер и подключив камеру к ноутбуку, я принялся рассматривать местность, снятую с высоты. Вообще-то был интересен кадр, зафиксированный на высшей точке полёта, именно он давал наилучшую возможность взглянуть на то место, где я оказался. Но есть и обратная сторона у этой медали. Тут приходится жертвовать качеством, чем выше – тем меньше видно деталей. Они, конечно, важны, но не сейчас. Мне была нужна общая картина.
– Приехали! – вырвалось у меня.
Согласно нашим с Полиной расчетам, путь до Смоленска должен был занять сутки, максимум двое. День провести в городе – и назад к камню. Но получилось как у Толстого: «Чисто писано в бумаге да забыли про овраги, как по ним ходить». Привычной дороги, которая отложилась у меня в памяти, не существовало. Они как таковые отсутствовали. Если и были тропинки, то не мудрено, что я их не заметил, так как вокруг простирался перечёркнутый извилистыми ручейками и речками зелёный ковёр леса, разбавленный нередкими пятнами болот и проплешинами полян. Как же отсюда выбраться? Только по реке, либо вдоль неё, и то, если сможешь продраться сквозь кустарник и повезёт с берегом. Разобравшись со своими переживаниями и поняв никчёмность четырёхколёсного друга, я стал просматривать съёмку дальше. Камера засекла семейство оленей, пьющих воду у изгиба реки буквально в километре от меня, где заболоченная низина заросла влажнотравьем; да длинную лодку, идущую на вёслах по извилистой ленте воды, рядом с притоком Березины. Так как ближайших от меня крупных населённых пунктов кроме находящегося южнее в тридцати пяти километрах Мстиславля я не знал, то предположил, что ладья направляется туда, либо, что маловероятно, к слабозаселённым берегам Верхнего Сожа. Отсюда по меркам двадцать первого века до Днепра было рукой подать, но в моём настоящем, на севере, Сож никоим образом не связаная с этой рекой, и маршрут этот я посчитал как тупиковый. До крупнейшей водной артерии в этом направлении теоретически ладья могла добраться только посредством волока через заболоченную Нагать. Любой другой вариант подразумевал поворот назад и без особого труда сплав вниз