Он отодвинул занавеску и открыл дверь.
Марина с удивлением обнаружила, что всё изменилось в студии, пока они находились в тёмной комнате. Ещё недавно залитое солнцем помещение теперь погрузилось в полумрак. На улице уже зажглись ранние фонари, из-за забора осветили потемневший двор белым, создававшим странное ощущение театральности светом.
Андрей подошёл сзади, дружески приобнял её за плечи:
– Пойдём на кухню. Я виноват, что так затянул, давно надо было тебя накормить. Но зато я сейчас исправлюсь. Я ещё допускаю, что могу быть не самым лучшим фотографом на свете, но я зато наверняка лучший повар среди фотографов! Как насчёт суши? Любишь?
Она выпятила нижнюю губку, подняла два больших пальца вверх – ещё бы!
– Тогда чего мы ждём? Вперёд!
8
Но перед тем как отправиться на кухню, Андрей показал ей свой кабинет.
На большом столе красного дерева, несколько диссонируя с его антикварным происхождением, разместились ноутбук, принтер, ксерокс – всё необходимое для офисной работы.
Марина с интересом разглядывала висевшие и здесь фотографии.
Это была серия «Прогулка». Две обнажённые девушки гуляли то в поле, то в лесу, то просто уходили вдаль по бесконечной дороге.
Напротив окна, на стене, один под другим висели с полдюжины японских мечей и кинжалов разных размеров – от мала до велика, все в чёрных ножнах с кисточками и иероглифами.
Она вопросительно посмотрела на Андрея.
– Всё настоящее! – гордо объявил он. – Подлинные самурайские мечи. Привёз из Японии. Можешь снять любой. Только осторожно – они острые.
Марина повела рукой. Жест означал – спасибо, не надо!
– Как хочешь, – улыбнулся Андрей. – Ну что, пойдём есть?
9
Они спустились вниз, в кухню, и Андрей начал готовить еду. Готовил он умело, сноровисто, даже с некоторым показным щегольством. Повязал тёмно-синий фартук, вынул из специальной подставки острый нож, аккуратно разложил на красиво отшлифованной доске всё необходимое и взялся за работу:
– Потерпи немного! Сейчас я быстро!
И вправду делал всё быстро, движения были ловкие, точные.
– Мне нравится готовить, – одновременно откровенничал он. – Мне кажется, это чисто мужское дело, а вовсе не женское, как у нас принято. У мужчин всё же больше фантазии, ты не согласна?
Марина не успела ответить, в дверь заскрёбся Чарли.
Андрей улыбнулся, впустил его?
– Что, соскучился? Ты мой любимый мальчик, мой дорогой!
Он присел, с удовольствием расцеловал собаку, потом снова взялся за нож.
– Я люблю Чарли, – серьёзно пояснил он Марине. – А он – меня. Причём это не просто любовь. Это его чувство совершенно лишено какой-либо корысти. Такое совершенно безоглядное обожание, полное растворение. Я ничем, по сути, не заслужил этого к себе отношения. Просто он выбрал меня, по каким-то своим резонам решил, что я – главное в его жизни, и всё тут. Но, с другой стороны, заслужить можно уважение, почет, ненависть, восхищение, даже преклонение. А бескорыстное обожание, или любовь, или преданность – их просто дарят, правда? Их можно принять и не принять, они бывают взаимными и безответными. Но происходит это вне зависимости от наших желаний и не подчиняется законам логики, разве не так?
Она неуверенно пожала плечами – наверное, не знаю!
Андрей не обратил внимания на этот её жест, продолжал увлечённо рассуждать. При этом точными движениями разрезал скрученный рулон на отдельные порции.
– Ужасно существовать, всё время кому-то что-то доказывая, стараться понравиться, прятать истинные чувства, демонстрировать то, чего от тебя ждут окружающие. А жить так пришлось бы, не будь рядом таких вот Чарли, которые безоглядно принимают нас такими, какие мы есть, не пытаются переделать и любят со всеми-всеми недостатками, а скорей всего, просто не видят в нас ни одного изъяна…
Он приостановился, посмотрел на неё внимательно.
– Но ты не думай, я тоже люблю его. Может, не столь безоглядно, но люблю. Я вообще люблю любить, люблю свою любовь, люблю это состояние, понимаешь?
Она опять повела плечиком – не совсем.
На этот раз он заметил:
– Я тебе объясню. Дело в том, что любовь – это творчество. Поэтому люди, которым везёт в жизни пережить любовь, воспринимают этот период как самый важный и счастливый. Любовь – сродни кино. Это – создание некоего иллюзорного мира. Люди, находящиеся рядом, как правило, не видят его, не чувствуют, потому что они не внутри него, а снаружи. А влюблённые, они же – творцы, создают его в полном упоении. И созданное остаётся навсегда. Только не на экране, а в душе. Поняла?
Марина поджала губы, наклонила голову, чуть подняла плечи – пожалуй, да, более-менее.
– Я тебя утомил? Сейчас будем есть, ещё буквально десять минут. Хочешь, прогуляйся, пока я закончу?
Она закивала – с удовольствием!
– Чарли, покажи Марине наши владения! Он тебя проводит. Я вам сейчас свет зажгу.
Чарли радостно вильнул хвостом и послушно выскочил в открытую дверь. Марина последовала за ним.
10
Во дворе сумерки уже плавно перетекали в настоящий летний вечер. Зажёгся ещё один фонарь, внутренний, загорелась и подсветка бассейна, отчего вода с плавающими на ней ветками приобрела таинственный, манящий вид.
Быстро сгущавшийся туман придавал всему двору ощущение нереальности. Будто некий незримый режиссёр руководил освещением и спецэффектами для создания специальной, романтической атмосферы.
Марина со снующим рядом Чарли прогулялась вокруг бассейна, подошла к высаженным вдоль забора берёзам. Ей казалось, что вокруг царит полнейший покой и тишина. Она не могла слышать, что там, за забором, где находился пустырь, шла своя оживлённая жизнь, звучали голоса, хлопали дверцы, жужжали моторы – кто-то уезжал, кто-то, наоборот, парковался.
Чарли неожиданно вытянулся, приглядываясь и принюхиваясь, затем сделал два прыжка в сторону и схватил какой-то тёмный, валявшийся на земле предмет.
11
Андрей вымыл руки, разложил на столе японские квадратные тарелки из чёрного фарфора, положил бордовые салфетки, деревянные палочки.
– Прошу за стол! – крикнул он в открытую дверь. – Всё почти готово!
Тут же вспомнил, что Марина не может услышать его, замахал руками, запрыгал, привлекая её внимание.
Марина из дальнего угла двора заметила его призывы, но отрицательно замотала головой, сама стала настойчиво жестикулировать, манила Андрея к себе.
Он снял фартук, взял фонарик из ящика буфета и поспешил на её зов.
– Что тут у вас происходит? – весело поинтересовался Андрей, подходя поближе.
И тут же прикусил губу.
Она же не слышит! Можно наконец запомнить!
Яркий луч фонарика выхватил из темноты взволнованную Марину, с брезгливой гримасой указывавшую на довольно урчавшего Чарли.
Андрей осветил лежащую собаку, всмотрелся, в свою очередь сморщился от омерзения.
Морда у Чарли была в перьях, в крови. Он ожесточённо рвал на части голубя.
– Фу, Чарли! – заорал Андрей. – Брось! Отойди! Я что сказал! Ну!
Чарли недовольно подчинился, перестал терзать птицу, неспешно встал, с ворчанием отошёл в сторону.
Непонятно было, откуда взялся голубь, как Чарли удалось его схватить. Возможно, птица уже подранена каким-то образом, не могла взлететь. Такое произошло впервые. Никаких голубей Чарли раньше не ловил. Всё это было странно, непонятно. И ужасно неприятно, само собой.
– Гадость какая! Плохой мальчик! – выговаривал псу Андрей. – Как тебе