— У вас в СССР при коллективизации так же было? — спрашивали они меня.
А что я мог ответить, это ведь был 1956 год, а не сегодняшнее время, когда многое стало явным. Приходилось, хоть и с оглядкой, осторожно признаваться:
— Да, в Венгрии сейчас, как у нас было в 30-е годы…
— И без вины сажали?
— Да, и в тюрьмы сажали, и в лагеря отправляли, и на поселения в другие края России, главным образом в северные, не обжитые.
— Ну, принесли вы нам счастье! — горько сетовали мои собеседники. И с этим приходилось соглашаться.
С продовольствием в стране становилось все хуже и хуже: такого изобилия в будапештском «Чреве Парижа», на главном рынке около моста «Свободы» («Szabadsag hid»), как раньше, не наблюдалось, да и другие будапештские рынки стали какие-то тощие. Когда приходилось приобретать продукты в магазинах и лавках, то покупательницы жаловались друг другу, что если раньше из 100 граммов масла можно было приготовить завтрак и обед, и на ужин кое-что оставалось, то теперь хватало только на утренние бутерброды — масло в пачке наполовину было перемешано с водой. Зато строили огромные заводы, фабрики, шахты, да мощные электростанции.
Когда я участвовал в поездках по стране, сопровождая советские делегации, навещавшие Венгрию по обмену (партийные, профсоюзные, молодежные группы гостей из городов-побратимов), слышал от рабочих едкие вопросы:
— А у вас тоже все деньги тратят на военные предприятия?
Невеселые были эти беседы — о крохотной зарплате фабричных и заводских рабочих, о плохом снабжении продуктами.
Я стал замечать то, чего раньше не наблюдалось: на лицах некоторых рабочих — злые, прожигающие тебя насквозь, полные неукротимой злобы глаза. Как-то я спросил секретаря парткома, сопровождавшего делегацию:
— Кто эти люди, которые так враждебно относятся к нам, советским? Вроде раньше не замечалось такого.
— Да это ссыльные из Будапешта. Проходят на заводе «трудовое» воспитание. Всякие «бывшие», не сумевшие убежать за границу: полицейские, жандармы, фабриканты, помещики, кулаки, да их сынки.
И добавил:
— Как же, перевоспитаешь их, они готовы всех убить за то, что их лишили сладкой жизни!
Но ведь были среди рабочих не только бывшие, а лишили их всех просто нормальной жизни. Действительно, как мне потом рассказывали, эти «ссыльные поселенцы» стали активными организаторами и руководителями восстания, а как «законные пролетарии» — членами заводских и фабричных рабочих советов, вместе с уголовниками они линчевали и убивали. Но в восстании принимали участие и простые рабочие.
* * *…Отрадой для переводческой души были в то время и мои встречи с советскими и венгерскими деятелями искусства. В Венгрию тогда несколько раз приезжал исключительной доброты человек и выдающийся балетмейстер романтического направления Василий Иванович Вайнонен. Он ставил в Национальном театре оперы и балета «Пламя Парижа» Бориса Асафьева и «Щелкунчика» Петра Чайковского. Он не раз приглашал меня к переводческой работе с артистами балета.
Пришлось мне еще раз попотеть, изучая терминологические нюансы балетмейстерского искусства. В этом помогли мне венгерские театроведы, которые сотрудничали с Национальным театром (Nemzeti Szinhaz). Тогда я подумал: вот чем надо заниматься настоящим людям — русским и венгерским — воплощать дружбу между венгерскими и советскими людьми. Если бы вся энергия, все средства, уходящие на военные происки, расходовались на знакомство с красотой сердец наших народов — как далеко ушли бы мы в настоящем человеческом прогрессе. И я вновь прочувствовал всю глубину слов Федора Михайловича Достоевского — «Красота спасет мир».
В это время была у меня еще одна постоянная любовь — Национальный театр, главный драматический театр Будапешта. В свободные вечера я там
