Занимаясь организационными вопросами, расстановкой кадров, проверкой и перепроверкой личных дел, учреждением тайных филиалов под официальной вывеской социологических служб и страховых обществ, Аникеев никогда не забывал о главном. А главным было, как выразился на тайной вечере М. Л. Цигорин: Low & Order (согласно русской телеверсии: «Закон and порядок»), ибо «Мировая практика создания особых экономических зон свидетельствует о том, что для успешного развития и функционирования подобных проектов необходимо не только мощное финансовое обеспечение, но и, что не менее, если не более важно – правоохранительное. Помимо нравственной, психологической и даже физиологической неготовности населения любого российского региона к столь стремительным и качественным изменениям жизни, необходимо учитывать наличие могущественных сил (как в самой России, так и на Западе (хотя исходят эти силы из совершенно противоположных предпосылок, но крайности сходятся – математическая аксиома)), кровно заинтересованных в провале Южноморского проекта. Кроме указанных, существует еще один грозный камень преткновения. Заключается он в том, что какой-нибудь олигарх или финансовая группа попытается, просторечно выражаясь, прикарманить весь город. Не исключено, что таких лиц или групп окажется несколько. Тогда рано или поздно закулисные формы борьбы выльются в прямые столкновения. Наша общая задача – оградить проект от всяких посягательств…» Вот Аникеев и следил зорко и пристально за потенциальными камнями преткновения, как местного производства, так и импортного, то есть незонального. Следил, собирал материалы, закупал кожаные папочки, загружал делопроизводителей по полной программе. Так что личность такого масштаба, как Лядов, просто не имела шансов ускользнуть от его внимания…

Первым настучал Аникееву на Лядова один из бывших соратников по партии. Не хвалил, не хулил, – восхищался размерами состояния. Слово «мультимиллиардер» звучало в устах этого пламенного борца за народное счастье упоительнее «коммунизма» и слаще «экспроприации». Вскоре одна из местных газетенок опубликовала панегирик, посвященный сей выдающейся личности. Кроме неприкрытой лести и откровенных дифирамбов, обнаружились в статье и кое-какие фактические сведения об этом великом человеке. Лядов оказался местным уроженцем, коренным южноморцем. Некоторые старожилы, по уверениям автора, помнили этого скромного белобрысого парнишку, единственного сына фельдшера и хуторянки, который сразу по окончании восьмилетки уехал продолжать учебу в Ростов-на-Дону, затем, по слухам, в Москву, далее – везде, и вот вернулся на родину из заморских краев спустя тридцать лет. И привела его в родные пенаты не банальная ностальгия, а благородное желание принести пользу землякам. С этой целью он и приобрел часть побережья на городской окраине, – чтобы быть поближе кошельком и телом к благодетельствуемым массам. Заинтригованный Аникеев не поленился лично съездить взглянуть на место обитания благодетеля.

Скромный, не более двадцати гектаров клочок земли, огороженный двойным забором – декоративным и охранным. Резные ворота из мореного дуба недвусмысленно намекали, что вторые сделаны не иначе, как из титана. Словом, заходите, земляки, на огонек, чайку погоняем, за жисть покалякаем… если, конечно, стража вас за шлагбаум подъездной дороги пропустит…

Аникеев не стал подъезжать, светиться. Вернулся на основную дорогу, припарковал машину на обочине и пешком, через холм, поросший гибискусом и бугонвилиями, добрался до ворот. Поглазел на них, поморщился, прикинув количество специального снаряжения, могущего понадобиться штурмовому взводу для преодоления этой преграды, и вернулся на вершину холма – обозревать поместье орлиным взором полководца, проводящего предварительную рекогносцировку. И вдруг застыл, уставившись сквозь мощные линзы цейсовского бинокля на странное сооружение, этакую помесь русского терема с феодальным замком и родовой усадьбой американского плантатора. Глядя на это причудливое строение из мрамора, гранита, розового камня, карельской сосны, стекла и пластика, хотелось поинтересоваться здоровьем архитектора, узнать, своей ли смертью умер бедняга или позаимствовал у кого-либо из христианских мучеников?.. Чуть довернув влево, Аникеев увидел белую кромку пляжа, пирс и ослепительно-снежную громадину океанской яхты. Личный плавучий дворец как средство передвижения. Ну, там, в Азов на рыбалку сгонять, в Одессу на ярмарку смотаться, в Колхиду за золотым руном прошвырнуться, да мало ли куда еще несносная праздность бедного миллиардера снарядиться вынудит! Заныло в сердце Аникеева от такого великолепия, тайные мечты о личном катере показались вдруг такими пустыми, такими ничтожными. И почувствовал он себя сверчком, ошибившимся шестком. Сенькой с протянутой шапкой, – не моя, дескать, у моей и мех поплоше и подкладка не шелковая… Штраф за стоянку в неположенном месте, выписанный полицейским, поджидавшим его у припаркованной машины, допек Аникеева по самое, как говорится, «не могу молчать» и «смело, товарищи, в ногу». Служебный долг породнился с сердечным негодованием. Запал на миллиардера Аникеев, тем более что профессиональная интуиция свидетельствовала – не зря, а милицейский опыт подтверждал, что «ох, недаром она, недаром за молодым гусаром». В том смысле, что такие неимоверные акулы бизнеса, как Лядов, абы в каких акваториях просто так не прохлаждаются. Интерес у них всегда один и тот же – плотоядный, сверхприбылью именуемый. Ибо, как учил его Хайнц Редер, иным людям всех денег в мире мало, чтобы удовлетворить свои высокие запросы: попить, поесть, поразвлекаться да ндрав свой вздорный показать. А ндрав у Лядова, судя по усадьбе, тот еще…

Первым делом Аникеев положил исполнить свои прямые обязанности: