Надо выбрать несколько умных и расторопных молодых людей в качестве распорядителей физической секции. После тщательного обсуждения множества кандидатур первокурсник Сергей Вавилов попадает в число избранных. Это первое доверие большого научного коллектива Вавилову, и юноша с честью оправдывает его.
Заседания съезда происходят в здании университета, Высших женских курсов и в других учебных заведениях. Всеми его участниками он воспринимается как большой праздник, праздник науки. «Впечатление огромного подъема, — вспоминал Кравец, — овладело всеми членами съезда по мере того, как из докладов, прений, демонстраций, наплыва участников выяснялось, какой большой шаг вперед сделала русская наука за первые годы нашего века. Этот огромный подъем особенно ярко ощущался молодыми участниками съезда».
Среди участников съезда старший брат Сергея — Николай Иванович Вавилов. Он заседал в секциях химии, ботаники, географии, этнографии и антропологии, статистики и агрономии. Была членом съезда, как мы писали, и Лидия Ивановна Вавилова.
В физической секции тон задавали, конечно, «лебедевцы» во главе со своим учителем. Сам Петр Николаевич Лебедев выступал в Большой аудитории физического института университета, открытого всего лишь за пять лет до этого, в 1904 году.
Сперва Лебедев прочел доклад, в котором повторил перед слушателями вошедшие в историю науки опыты по фотоэффекту А. Г. Столетова. Ассистировал при этих опытах знаменитый помощник Столетова И. Ф. Усагин. Так как в 1909 году исполнилось 70 лет со дня рождения первооткрывателя фотоэффекта (умер он в 1896 году), петербургские участники съезда после доклада возложили венок на портрет москвича Столетова, висевший в аудитории.
Но особенно сильное впечатление произвел на публику другой доклад П. Н. Лебедева, «О световом давлении на газы», доклад, в котором прославленный ученый рассказал о собственном открытии.
Люди слушали затаив дыхание. Потом раздались громкие, долго не смолкавшие аплодисменты. Это был заслуженный триумф великого экспериментатора, а вместе с тем и всей русской науки. Ведь никто на Западе не смог осуществить такой неслыханный по трудности опыт.
Окончание первого научного торжества, в котором молодой Вавилов принимал непосредственное участие, почти совпало с другим — тоже новым для первокурсника — праздником. Татьянин день — 12 января по старому стилю — был старинным праздником московского студенчества. С интересом наблюдает будущий ученый за процедурой традиционного «чествования Татьяны».
Утро начинается с торжественного акта в университете в присутствии городских властей. Затем молодежь вываливается на улицы и, горланя песни, разбредается по пивным и ресторанам. Больше всего народу в роскошном ресторане «Эрмитаж», который, однако, на этот день совершенно переоборудуется. Его сообразительный хозяин француз Оливье раз в год открывает двери своего заведения перед студенческой голытьбой.
К вечеру обстановка накаляется. Кое-где звучат крамольные лозунги и звучат антиправительственные речи. Наряду со старинной студенческой песней на латинском языке «Гаудеамус игитур» и «Быстры, как волны, дни нашей жизни» раздается «Дубинушка», а то и еще почище. Но полиция делает вид, что ничего не видит и не слышит. Публику студенты не обижают, наоборот, вовлекают ее в свое веселье. Что же касается политики, то раз в год, в Татьянин день, с рук сходит многое. Есть специальное указание на этот счет начальства…
За какие-то несколько дней перед Вавиловым раскрываются особенности и традиции студенческой жизни.
Но вот оканчиваются праздники. Наступает новый учебный семестр. Сергей перебирает в уме все виденное и думает: что произвело на него самое сильное впечатление? Ответ приходит немедленно: конечно, доклады Лебедева и его помощников.
Надо познакомиться с «лебедевцами» поближе, решает юноша.
Случай осуществить такое знакомство не заставил себя ждать. Вавилов узнает, что у Лебедева есть интересная традиция. Раз в неделю профессор приходил в Малую аудиторию физического института и читал лекции по специальному курсу на тему «Новое в физике». Это был в высшей степени необычный курс, и велся он также необычно. В первое посещение такой лебедевской лекции Вавилов увидел следующую картину.
Входит П. Н. Лебедев с двумя или тремя иностранными физическими журналами в руках.
— Вот, господа, что я получил на этой неделе, — говорит он, показывая на журналы. — В этом номере есть интересная статья о поглощении дециметровых волн. Кто-то из вас занимается этим, ведь вы, Филатов? Неплохо написана, только суховато малость, — статья о свойстве газов при больших разрежениях. А вот статья об исследовании диэлектрических постоянных, опубликованная дальше, написана как будто и живо и интересно, а как подумаешь, не все сказал автор. Да-да, не все! Мы к этому еще вернемся. Десятью страницами дальше…
Перечислив темы, интересные, по его мнению, из опубликованных в принесенных журналах, Петр Николаевич начинал — уже подробно — рассказывать содержание всех статей. Потом по памяти он освещал историю данного вопроса лет за двадцать; указывал, что остается еще в нем невыясненным, и намечал возможные темы для дальнейших исследований.
Заканчивал Лебедев установлением связи между разобранными вопросами и темами работ, осуществляемых присутствовавшими здесь его учениками. Давал два-три практических совета. Спрашивал, что интересного идет на этой неделе в симфонических и филармонических собраниях. Кланялся и уходил.
Три или четыре десятка лебедевских учеников, прослушавших очередную лекцию по курсу «Новое в физике», не сразу покидали аудиторию. Некоторое время они еще что-то дописывали в свои тетрадки и односложно переспрашивали о чем-нибудь своих товарищей.
Со всей силой юношеской страсти потянулся Сергей Вавилов к Лебедеву и «лебедевцам». Но как попасть к ним, в их изумительный творческий коллектив? Ведь он, Вавилов, всего-навсего какой-то первокурсник. Затем у Петра Николаевича и так народу уже больше, чем надо: около тридцати, человек. Станет ли он связывать себя еще с одним, брать к себе нового человека, к тому же ничем пока себя не проявившего?
В конце концов Вавилов узнает, что первое затруднение не так уж непреодолимо. Лебедев и его старший помощник Петр Петрович Лазарев, оказывается, считают, что студентов надо приобщать к науке возможно раньше.
— Ребенка надо начинать воспитывать не позднее, как на втором году жизни, — говорит Лебедев, — студента же — учить на ученого не позже, чем на втором курсе.
Остается только одно затруднение. Преодолеть его, получить возможность сказать «Сезам, откройся!» в лабораторию великого физика в состоянии лишь тот, кто обладает определенным дарованием…
«Обладаю ли я физическим дарованием?» — думает начинающий студент.
Чтобы проверить себя в этом, Вавилов не выходит из огромного физического практикума Московского университета, занимающего весь четвертый этаж. Вавилов много и напряженно работает сам для себя, просто для того, чтобы выявить свои таланты, проэкзаменовать собственные способности.
Конечно, это не может остаться втуне. Постепенно сын человека, пришедшего в Москву из деревни с котомкой за плечами, чтобы учиться на певчего, начинает выделяться знаниями и способностями на отделении математических наук одной из самых крупных высших школ России.
В короткий срок