Ничего, кого он именно убил станет ясно, когда начнутся похороны члена или даже нескольких членов клана Квашниных-Самариных.
Отряхнув руки от каменной крошки, мужчина натянул белую футболку и крикнул:
— Владимир, Семён, зайдите!
* * *
Мой отец и лекарь рода сидели за столом напротив меня и молча сверлили меня взглядами.
Если до того, как я спас своему новому биологическому отцу жизнь, я ещё как-то волновался на счёт того, что могу проговориться и выдать себя, то теперь, уже практически успокоился.
Сейчас, когда я спас ему жизнь, даже если как-то спалюсь — то, всё равно маловероятно, что он мне что-то сделает. Вряд ли у него напрочь отсутствует чувство благодарности.
Хотя, даже если и попытается, допустим, убить — тоже плевать! Я ведь, по-сути, теперь и к телу-то не привязан… Что мне мешает просто выдрать свой клубок души из этого тела и найти другое — подходящее? Вроде бы ничего…
В теории.
Потому, я и сидел в кресле совершенно расслабленно, и пока мужики напротив меня молчали, я смог нормально рассмотреть отца…
Это был мужик сорока лет на вид, крепкий, подтянутый, с аккуратной боррдкой и с русыми, немного поседевшими волосами на голове, который слабо вязался с достаточно молодым на вид человеком. Видимо, над молодой внешностью поработали местные маги, то бишь лекари. А вот, седина в волосах, скорее всего, настоящая — то есть, моему отцу должно уже быть точно за пятьдесят лет.
И, кстати, сильный контраст с Семёном, лекарем рода — тот выглядит, как раз на пятьдесят и даже старше. А его волосы и усы — без единой сединки.
Стиль что ли у них такой?
Отец тяжело вздохнул и наконец заговорил:
— Ладно, сначала разберёмся с тобой. Семён говорит, что у тебя один из видов амнезии. Ты, что, совсем ничего не помнишь?
Я пожал плечами:
— Память о каких-то основных функциях осталась. Я могу говорить, писать, двигаться. А всё остальное… чистый лист.
— Меня, значит, тоже не помнишь?
— Нет.
— А помог мне тогда зачем?
— Я, конечно, тебя не помнил, но мне успели сказать, что это твой кабинет. Кто там мог быть кроме тебя?
Отец с лекарем переглянулись и первый хмыкнул:
— Да уж, точно чистый лист. Раньше, из-за того, что у тебя был деффектный первый колодец, и, осознание того, что ты на всю жизнь будешь «слабосилком» — ты мне даже в глаза посмотреть нормально не мог, взгляд отводил, считал, что позоришь собой наш род, стыдился в общем… И это у тебя из детства какая-то травма началась — после прогулок с отпрысками Булгаковых. Никакие лекари не могли вправить тебе мозги обратно. А теперь, сидишь уверенно, тыкаешь отцу, и в глазах — ни грамма стыда! Может… — Отец снова откинулся на спинку кресла и почесал свою бородку. — И хорошо даже, что так получилось… Знания-то ты быстро восстановишь, а вот то, что твоя душевная хворь ушла — дорогого стоит.
В дверь постучали, на что, отец тут же отреагировал:
— Да!
В приоткрытой двери появилась морда вояки:
— Николай Фёдорович, костяк гвардии вернулся с заданий, возведён стационарный щит над всей нашей территорией, усадьба в полной безопасности.
Мой отец кивнул:
— Хорошо, ступай!
Сам же, когда дверь захлопнулась, встал с кресла, дошёл до бара и, взяв оттуда какую-то бутылку и два бокала, вернулся обратно. Один стакан поставил себе, второй — лекарю, и набулькал из бутылки в две посудины.
— А, мне?
Это я на автомате брякнул. Как восьмидесятилетний старик. Всё же не привык ещё, что я пацан — пацаном… Так-то употребление алкогольных напитков, и уж тем более до совершеннолетия совсем не одобряю.
Отец опять удивлённо переглянулся с лекарем и усмехнулся:
— Мал ещё! Впрочем… — Глава рода встал и, принеся третий бокал, налил и в него. — За род Лесковых!
Лекарь тут же взял бокал и повторил:
— За род Лесковых!
Ну, вроде, убивать меня тут пока никто не собирается. Даже, вроде как, не спалили, что у этого тела душа совсем не Лескова Владимира Николаевича.
Так что, похоже, можно начать уже потихоньку обживаться в новом роду…
Я поднял бокал и чокнулся с отцом и с лекарем:
— За род Лесковых!
Я опрокинул себе в горло всю жидкость в бокале до дна, после чего только заметил, что отец и лекарь из своих бокалов лишь чуть пригубили. И понятно, кстати, почему… — у меня чуть глаза из орбит не выскочили, потому что мне в нос шибануло сильным спиртовым ароматом, что тут же сменился на жжёный чернослив и какие-то ягодные нотки…
Голова мгновенно закружилась, но, благо, почти сразу же прошло.
Да это не алкогольный напиток, а какой-то невероятный концетрат! Он явно предназначен для долгого распития миниатюрными глотками. Вот тогда, это должно быть вкусно. Залпом же пить это нельзя было ни в коем случае!!
Но, опыт, как говорится, не пропьёшь, как бы двусмысленно это ни звучало… Что такое держать лицо после опрокидывания рюмки крепкого алкоголя я прекрасно знаю ещё с прошлой жизни. То, что тут эффект раза в два — три сильнее, меня не сломило, и на моём лице не дрогнул ни один мускул.
Я спокойно поставил пустой бокал на стол и, степенно облизнув губы, поинтересовался:
— С первым вопросом мы разобрались. Второй, я так понимаю, интересует вас ничуть не меньше?
Лекарь рода аж крякнул, как увидел, что я выдул залпом бокал той «бормотухи», что мне налили, и снова переглянулся с моим отцом. В который уже раз…
Отец побарабанил пальцами по столу, посмотрел на меня долгим изучающим взглядом, а затем, поставил свой бокал на стол:
— Ты прав. Пожалуй, сначала Семён расскажет всё, что произошло с его точки зрения, а потом ему, да и мне в не меньшей степени, будет интересно получить ответы на некоторые наши вопросы.
Я кивнул и лекарь рода, откашлявшись и тоже отставив бокал в сторону, начал:
— За всё время лекарского искусства описано лишь несколько случаев, когда удалось вернуть человека к жизни с оторванной головой. Лекари тогда находились буквально в шаге от пострадавшего, и даже так у них было всего несколько секунд для того, чтобы попытаться спасти жизнь. В абсолютном большинстве случаев лекари не успевали. — Семён Михайлович потёр свой подбородок и посмотрел на моего отца. — Так вот, когда я вошёл в Ваш кабинет, было уже поздно, шансов на спасение однозначно не оставалось. Но… — Он многозначительно посмотрел уже на меня. — Ваш сын сказал, цитирую: