Коннетабль покраснел. Возразить на все это было нечего, настолько правдивыми были слова оратора.
— Господин Д'Андело, вам бы проповедником быть…
— И во исполнение этой миссии вернуться в Париж, а потом взойти на костер, который угодливо разожгут под моими ногами католические святоши, — закончил Д'Андело свой монолог.
— Наши требования невыполнимы, и мы знаем это, коннетабль, — произнес Конде. — Вот почему мы с оружием в руках пришли защищать свои принципы и требовать должного к нам уважения.
— Вы ставите какие-то условия?
— Одним из них является ликвидация католических гарнизонов в протестантских городах и замена ваших наместников нашими. Мы хотим действительной свободы вероисповедания хотя бы в южных и западных городах, мы просим расширить границы наваррского королевства и объявить его суверенным государством с протестантской религией. Ну, что вы ответите на это, Монморанси? Или, вернее, что ответит король?.. Впрочем, мы знаем это и без вас. Мы добиваемся свободы и справедливости уже не один год, потеряв на этом ристалище немало светлых голов и, я уверен, потеряем еще, но мы не отступим от своего и будем бороться за нашу святую веру до конца.
— Таков ваш ответ?
— Да, можете передать его королю.
Коннетабль, понимая, что миссия провалена, решил сделать последнюю попытку:
— Вы спрашивали о причинах концентрации войск на границах государства. Вы подозреваете, что это — заслон для немецких протестантов, которые не смогут прийти к вам на помощь, когда на вас нападут? Так вот, это всего лишь вынужденная мера защиты от непрошенного вторжения испанцев на нашу территорию.
— Испанцев? Друзей Екатерины Медичи? Мы вам не верим.
Убеждать их, так же как и разубеждать, не было никакого смысла. Старый Монморанси понимал это, годы жизни научили его быть тонким психологом и чувствовать остроту момента, его непреложность и непоколебимость.
Он тяжело поднялся, помолчал, потом произнес:
— Прощайте, господа.
— Нет, до встречи на поле битвы, господин главнокомандующий.
— И все же я прощаюсь с вами, ибо чувствую, что битва эта окажется для кого-то из нас последней.
— В таком случае, прощайте, Монморанси.
Вернувшись в Париж, коннетабль тут же поспешил к королеве.
— Ну, что? — спросила она с читаемой надеждой во взгляде. — Они не приняли мира?
— Нет. Они решили биться за свою веру.
Огонек надежды потух в ее глазах. Она опустила их:
— Я так и знала.
Он передал содержание их беседы и сам же резюмировал:
— Их требования невыполнимы, и никаким обещаниям они уже не поверят. Нам предстоит кровопролитное сражение, мадам.
— Они сами избрали этот путь.
— Их вины здесь нет.
Она вопросительно уставилась на него.
— Они полагают, что король намеренно собрал против них войска. Их действия — всего лишь готовность к отпору.
— Вы пробовали переубедить их? Открыть им глаза на действительное положение вещей?
— Я пытался, но у меня ничего не вышло. Они стоят на своем. Они готовы к бою.
И он постарался объяснить королеве то, в чем она сама себе смутно признавалась:
— Кто сможет теперь убедить протестантов в их заблуждении? Разве они поверят? Великий ордонанс о перемирии и свободе вероисповеданий обернулся всего лишь грудой сухого пороха, готовой взорваться от малейшей искры, будь она брошена рукою католика или гугенота. И те, и другие давно ненавидят друг друга, столкновения не избежать. Не начни первыми гугеноты, начали бы католики. Последние даже рады: им давно уже хочется поохотиться на еретиков.
Он замолчал.
— Кажется, этому никогда не будет конца, — обреченно произнесла королева-мать и тяжело вздохнула. — Будто и не было никакого путешествия… Неужели причиной всему…
— Различие религий, — негромко закончил коннетабль.
— А кто все это породил?
Монморанси, опустив голову, тихо проговорил:
— Вы и сами знаете ответ. Церковь.
Она взяла его за руку и приложила палец к губам:
— Молчите… Хорошо, что нас никто не слышит. Да, здесь источник всех бед! Но мы с вами бессильны что-либо сделать…
Они помолчали, думая каждый о своем, хотя, в сущности, об одном и том же.
— Про испанцев ничего не слышно?
— Пока нет.
— Не стоило бы им вмешиваться в наши дела. Дайте мне знать, как только они появятся.
— Ступайте, Монморанси, вы сегодня устали. О новостях я сразу же извещу вас.
Коннетабль поклонился и вышел.
— Крийон! — тотчас же позвала Екатерина, едва за ним закрылась дверь.
Верный телохранитель тут же возник перед ней, как сказочный джинн.
— Крийон, отправьте кого-нибудь за Рене! Хочу его видеть немедленно! И пусть захватит свой саквояж с инструментами, он знает, о чем я говорю.
— Слушаюсь, ваше величество.
— Ступай, и позови ко мне мадемуазель де Лимейль.
Через несколько минут Николь де Лимейль, старшая сестра Изабеллы, предстала перед очи королевы-матери.
— Вот что, Николь, — проговорила Екатерина, делая знак рукой, подзывал фрейлину поближе. — Беги на кухню, распорядись, чтобы принесли сюда корзину яблок. Самых спелых, самых крупных и сочных. Если таких не окажется, пусть сходят за ними на рынок. И без промедления — они нужны мне сегодня, сейчас же, сию минуту! Ты меня поняла?
— О да, мадам, — не без удивления ответила Николь.
— Поторопись, девочка. Потом придешь ко мне.
Фрейлина ушла, а Екатерина спокойно уселась на диван, в полном удовлетворении откинулась на спинку и с блуждающей улыбкой на губах принялась размышлять.
Глава 6
Так ли сладок запретный плод?
В полдень 25 октября к воротам Сен-Дени подъехала груженая доверху телега. Поклажа была прикрыто широким куском грубой пестрой материи.
— Куда тебя несет, убирайся отсюда! — закричала стража на женщину в крестьянской одежде, правившую мулом.
— Да разве вам не нужны продукты, олухи вы этакие? — отозвалась крестьянка. — Или вы сыты святым духом? Неужто я не накормлю своих братьев, радеющих о защите истинной веры христовой?
— А, это другое дело, — добродушно протянул один из солдат. — А ну, покажи, что везешь!
И он сдернул материю.
На телеге было полно всякого добра: морковь, лук, репа, зелень, сыр, мясо, птица, груши и сливы. Все это было разложено по корзинам.
— Вот это да, вот чего нам не хватает, — загалдели стражники.
— И ты что же, собираешься это все здесь продавать? Вряд ли кто купит, у кого нынче есть деньги?
— Мне не нужны деньги от моих братьев по вере, — заявила женщина. — Я привезла все это, чтобы вы не умерли с голоду и у вас достало сил разбить головы этим папистам.
— Уж с этим мы справимся, будь спокойна. Давай-ка мы набьем свои карманы тем, что у тебя есть, раз за это не надо платить.
И стражники всей гурьбой бросились к телеге.
— Наверное, у тебя большой сад и огород? — спрашивал кто-то. — И ты собиралась все это везти в Париж?
— Собиралась, но как только узнала, что наш принц объявил