(Указывает на Тременса.)
Задремал, смотрите… ГАНУС: Вечер —но без меня… ЭЛЛА: Без вас? ГАНУС: Я — вне закона:поймают — крышка… Слушайте, запискуя напишу — вы ей передадите,а я внизу ответа подожду… ЭЛЛА:(закружившись)
Придумала! Придумала! Вот славно!Я, видите ли, в школе театральнойучусь: тут краски у меня, помадысеми цветов… Лицо вам так размажу,что сам Господь в день Страшного Судавас не узнает! Что, хотите? ГАНУС: Да…Пожалуй, только… ЭЛЛА: Просто я скажу,что вы актер, знакомый мой, и гримане стерли — так он был хорош… Довольно!Не рассуждать! Сюда садитесь, к свету.Так, хорошо. Вы будете Отелло —курчавый, старый, темнолицый Мавр.Я вам еще отцовский дам сюртуки черные перчатки… ГАНУС: Как занятно:Отелло — в сюртуке!.. ЭЛЛА: Сидите смирно. ТРЕМЕНС:(морщась, просыпается)
Ох… Кажется, заснул я… Что вы оба,с ума сошли? ЭЛЛА: Иначе он не можетк жене явиться. Там ведь гости. ТРЕМЕНС: Странно:приснилось мне, что душит королягромадный негр… ЭЛЛА: Я думаю, в твой соннаш разговор случайный просочился,смешался с мыслями твоими… ТРЕМЕНС: Ганус,как полагаешь, скоро ль?.. скоро ль?.. ГАНУС: Что?.. ЭЛЛА: Не двигайте губами — пусть корольповременит… ТРЕМЕНС: Король, король, король!Им все полно: людские души, воздух,и ходит слух, что в тучах на рассветеиграет герб его, а не заря.Меж тем — никто в лицо его не знает.Он на монетах — в маске. Говорят,среди толпы, неузнанный и зоркий,гуляет он по городу, по рынкам. ЭЛЛА: Я видела, как ездит он в сенатв сопровожденьи всадников. Каретався синим лаком лоснится. На дверцекорона, а в окошке занавескаопущена… ТРЕМЕНС: …и, думаю, внутринет никого. Пешком король наш ходит…А синий блеск и кони вороныедля виду. Он обманщик, наш король!Его бы… ГАНУС: Стойте, Элла, вы мне в глазпопали краской… Можно говорить? ЭЛЛА: Да, можете. Я поищу парик… ГАНУС: Скажи мне, Тременс, непонятно мне:чего ты хочешь? По стране скитаясь,заметил я, что за четыре годаблистательного мира — после войни мятежей — страна окрепла дивно.И это все свершил один король.Чего ж ты хочешь? Новых потрясений?Но почему? Власть короля, живаяи стройная, меня теперь волнует,как музыка… Мне странно самому, —но понял я, что бунтовать — преступно. ТРЕМЕНС:(медленно встает)
Ты как сказал? Ослышался я? Ганус,ты… каешься, жалеешь и как будтоблагодаришь за наказанье! ГАНУС: Нет.Скорбей сердечных, слез моей Мидиия королю вовеки не прощу.Но посуди: пока мы выкликаливеликие слова — о притесненьях,о нищете и горестях народных,за нас уже сам действовал король… ТРЕМЕНС:(тяжело зашагал по комнате, барабаня на ходу по мебели)
Постой, постой! Ужель ты правда думал,что вот с таким упорством я работална благо выдуманного народа?Чтоб всякая навозная душа,какой-нибудь пьянчуга-золотарь,корявый конюх мог бы наводитьна ноготки себе зеркальный лоски пятый палец отгибать жеманно,когда он стряхивает сопли? Нет,ошибся ты!.. ЭЛЛА: Чуть голову направо…каракуль натяну вам… Папа,садись, прошу я… Ведь в глазах рябит. ТРЕМЕНС: Ошибся ты! Бунты бывали, Ганус…Уже не раз на площадях временсходились — низколобая преступность,посредственность и пошлость… Их словая повторял, но разумел другое, —и мнилось мне, что сквозь слова тупыеты чувствуешь мой истинный огонь,и твой огонь ответствует. А нынеон сузился, огонь твой, он ушел,в страсть к женщине… Мне очень жаль тебя. ГАНУС: Чего ж ты хочешь? Элла, не мешайтемне говорить… ТРЕМЕНС: Ты видел при лунев ночь ветреную тени от развалин?Вот красота предельная, — и к нейведу я мир. ЭЛЛА: Не возражайте… Смирно!..Сожмите губы. Черточку однувысокомерья… Так. Кармином ноздриснутри — нет, не чихайте! Страсть — в ноздрях.Они теперь у вас, как у арабскихконей. Вот так. Прошу молчать. К тому жеотец мой совершенно прав. ТРЕМЕНС: Ты скажешь:король — высокий чародей. Согласен.Набухли солнцем житницы тугие,доступно всем наук великолепье,труд облегчен игрою сил сокрытых,и воздух чист в поющих мастерских —согласен я. Но отчего мы вечнохотим расти, хотим взбираться в гору,от единицы к тысяче, когданаклонный путь — к нулю от единицы —быстрей и слаще? Жизнь сама пример —она несется опрометью к праху,все истребляет на пути своем:сперва перегрызает пуповину,потом плоды и птиц рвет на клочки,и сердце бьет снутри копытом жадным,пока нам грудь не выбьет… А поэт,что мысль свою на звуки разбивает?А девушка, что молит об ударемужской любви? Все, Ганус, разрушенье.И чем быстрей оно, тем слаще, слаще… ЭЛЛА: Теперь сюртук, перчатки — и готово!Отелло, право, я довольна вами…(Декламирует.)
«Но все же я тебя боюсь. Как смерть,бываешь страшен ты, когда глазамивращаешь так. Зачем бы мне бояться, —не знаю я: вины своей не знаю,и все же чувствую, что я боюсь{2}…»А сапоги потерты, да уж ладно… ГАНУС: Спасибо, Дездемона…(Смотрится в зеркало.)
Вот каков я!Давно, давно… Мидия… маскарад…огни, духи… скорее, ах, скорее!Поторопитесь, Элла! ЭЛЛА: Едем, едем… ТРЕМЕНС: Так ты решил мне изменить, мой друг? ГАНУС: Не надо, Тременс! Как-нибудь потомпоговорим… Сейчас мне трудно спорить…Быть может, ты и прав. Прощай же, милый..Ты понимаешь… ЭЛЛА: Я вернусь не поздно… ТРЕМЕНС: Иди, иди. Клиян давно клянеттебя, себя и остальное. Ганус,не забывай… ГАНУС: Скорей, скорее, Элла…Уходят вместе.
ТРЕМЕНС: Так мы одни с тобою, змий озноба?Ушли они — мой выскользнувший раби бедная кружащаяся Элла…Да, утомленный и простейшей страстьюохваченный, свое призванье Ганускак будто позабыл… Но почему-тосдается мне, что скрыта в нем та искра,та запятая алая заразы,которая по всей моей странераспространит пожар и холод чудной,мучительной болезни: мятежисмертельные; глухое разрушенье;блаженство; пустота; небытие.Занавес
Сцена II
Вечер у Мидии. Гостиная; налево проход в залу. Освещенная ниша направо у высокого окна. Несколько гостей.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ: Морн говорит, — хоть сам он не поэт, —«Должно быть так: в мельканьи дел дневных,нежданно, при случайном сочетаньилуча и тени, чувствуешь в себебожественное счастие зачатья:схватило и прошло; но знает муза,что в тихий час, в ночном уединеньи,забьется стих и с языка слетитогнем и лепетом…» КЛИЯН: Мне не случалосьтак чувствовать… Я сам творю иначе:с упорством, с отвращеньем, мокрой тряпкойобвязываю голову… Быть может,поэтому и гений я…Оба проходят.
ИНОСТРАНЕЦ: Кто этот —похожий на коня?{3} ВТОРОЙ ГОСТЬ: Поэт Клиян. ИНОСТРАНЕЦ: Искусный? ВТОРОЙ ГОСТЬ: Тсс… Он слушает… ИНОСТРАНЕЦ: А тот —серебряный, со светлыми глазами, —что говорит в дверях с хозяйкой дома? ВТОРОЙ ГОСТЬ: Не знаете? Вы рядом с ним сиделиза ужином — беспечный Дандилио,седой любитель старины. МИДИЯ:(к старику)
Так как же?Ведь это — грех: Морн, Морн и только Морн.И кровь поет… ДАНДИЛИО: Нет на земле греха.Люби, гори — все нужно, все прекрасно…Часы огня, часы любви из жизнивыхватывай, как под водою рабхватает раковины — слепо, жадно:нет времени расклеить створки, выбратьбольную, с опухолью драгоценной…Блеснуло, подвернулось, так хватайгорстями, что попало, как попало, —чтоб в самый миг, как лопается сердце,пятою судорожно оттолкнутьсяи вывалить, шатаясь и дыша,сокровища на солнечную