— Ты единичка? — удивился я.
— Если говорить о силе Дара — то да, номинально я единичка.
У Горданы начало вытягиваться лицо, я лишь вздохнул.
— Все, сдаюсь. Еще совсем недавно я думал, что понял ваше социальное устройство, где ранг — по способностям, потолок ранга — по Дару. Но правитель анклава — не сильнейший маг, а единичка?!
— Эх, люди, люди… Какие же вы близорукие… — вздохнул Райзель. — Ваша привычка клеить ярлыки и смотреть только на них, да еще и обобщать безо всяких на то оснований… В Свартальвсхейме правят не сильнейшие маги, как вы думаете.
— А кто?
— Сильнейшие. Просто — сильнейшие. При этом сильнейший маг — пусть и самый частый, но всего лишь частный случай сильнейшего. Сила — она не только в Даре. Вот мы с тобой — единички, и что? Ты отправлял магов четвертого уровня в больницу, я на тот свет их отправил сотни за свою жизнь. Так может, на самом деле мы вовсе не единички? Уровень Дара ничего сам по себе не значит. Вот вы, люди, как считаете уровни? Первый уровень — безобидный. Второй — может нанести магией рану. Третий — может убить. Четвертый — может убить одним заклинанием. Пятый — может нанести сокрушительный удар в точку или по площади, и так далее. Но если я могу со своей единичкой убить любого мага седьмого уровня — то какой я уровень? Важно не какой твой уровень, а что ты с его помощью можешь. Седьмой уровень может нанести ущерб, сопоставимый с массированным артиллерийским обстрелом, а я вот единолично выиграл сражение за Ференцу в самом его начале. Выходит, я сильнее семерки, так? Дар-то у семерки сильнее, но если я со своей единичкой могу больше, чем может семерка — то кто сильнейший? Я. Вот потому и правлю Этрамой. Ну а ты… пусть список твоих боев против магов короткий — но ты победил меня. А мне пятьсот лет, и я уже успел забыть, когда меня побеждали в последний раз. Так что ты можешь то, чего не смогла ни одна семерка. Мы оба можем то, чего не могут семерки. Чего не может вообще никто, кроме нас. Вот и выходит, что ты мне ровня.
Я задумчиво поскреб подбородок. Интересный поворот, что тут сказать.
4
Двадцать минут спустя мы втроем сидели в большой комнате и пили чай, как старые знакомые. Райзель в моем халате смотрелся практически как друг семьи, даром что за полчаса до этого он собирался огреть меня электродубинкой, и мне даже стало казаться, что я давно его знаю, а не вот эти самые полчаса.
И — нет, он совершенно не был похож ни на императора, ни на князька свартальвов, ни на какого-либо вельможу вообще. Так уж вышло, что правителей я за две жизни перевидал немало, в том числе и вживую, не только по телевизору. Как формальных, вроде императора Японии Хирохито, так и фактических, вроде кортанского же императора. И вельмож я тоже перевидал немало в двух мирах, в прежнем — будучи охранником американского посла, в этом — оказавшись в центре не самых приятных для меня событий. В общем, немного разбираюсь в императорах и вельможах.
И на свартальва он тоже не походил своими манерами. В той же Альте Кэр-Фойтл гонора и заносчивости — на десятерых Райзелей. Даже мой бывший учитель К'Арлинд — и тот вел себя, как типичный свартальв. А Райзель преспокойно сидел, поджав ноги, с нами за низеньким, «японским» столиком, в моем халате, и единственное, чем он нарушал идиллию — так это шумным прихлебыванием чая из чашки. Я ему это в вину ставить не стал: допустим, в Японии за столом издавать звуки при поглощении пищи некрасиво, но есть одно исключение: причмокивающий звук, возникающий при всасывании длинных нитей рамэна, считается абсолютно естественным и вполне приличным. У многих примитивных народов Земли есть обыкновение в гостях после трапезы сделать отрыжку или икнуть, показывая, что хозяева накормили гостя досыта. Так что если у свартальвов принято шумно хлебать из кружки — я бы не удивился, обычаи у всех свои.
Помимо своей простой манеры держаться, Райзель оказался интересным собеседником. Мы с ним перетолковали о многих загадках мироздания и я узнал немало нового.
В частности, меня очень интересовало, почему в этом мире, где скандинавская мифология воплотилась в реальность фактическим наличием альвов и свартальвов, никогда не слышали об Одине, Локи или Фенрире. Разумеется, я не мог задать вопрос прямо, потому завел речь якобы о древних мифах, умолчав, что это мифы не этого мира, а другого. Поскольку Райзель о мифологии людей ничего не знал, то номер удался.
— Понимаешь, тут дело такое, — ответил Райзель. — Миры — они близко располагались прежде, настолько близко, что когда «дунуло», то все в кучу смешалось. И каким-то образом, выходящим за рамки смертного понимания, каждый мир отражался в преданиях других миров. Допустим, у нас тоже были мифы об альвах. О странных таких типчиках, похожих на нас в некоторой мере, но бледных, с другой манерой творить магию, с другой манерой жить, с другим укладом. Словом, этакие зазеркальные мы, вроде как мы, но все шиворот-навыворот. А у альвов были мифы о нас, хитрых и коварных альвах, только с темной кожей и темными душами…
— Забавно… А мы, люди, как отражались в ваших мифах?
Он покачал головой:
— Никак. Вас не могло быть в наших преданиях, потому что вы не укладывались в наши головы. Наше мироустройство в принципе не допускало вашего существования, как ваша физика не допускает сухой воды или там… белой черноты. Понимаешь, мы — маги все поголовно. У нас магия — обязательная способность. И наши враги в том мире — я их тебе не опишу, они не уложатся в твое понимание — тоже обладали магией. А вы — полные не-маги. У вас магии нет в принципе, любой ваш маг обязательно с кровью альвов или свартальвов в жилах, чистокровных людей с даром магии не существует. Вот представь себе человека без физической силы — такого не может быть, потому что физическая сила — обязательный атрибут ваших мышц. Могут быть очень слабые люди, но даже у слабейшего из них есть хоть какая-то сила. Не может быть человека без силы вообще. И потому народ без магии не мог уложиться в наше воображение, не могла у нас возникнуть такая концепция. Если бы я вернулся обратно во времени, когда Свартальвсхейм был отдельным миром — я не смог бы рассказать своему народу