– Как скажете, Теодор. И да, мое болотце совершенно меня устраивает. Оно хорошо сберегает нервы. В отличие от… – Генрих выразительно повел глазами вокруг.
Впрочем, во внешнем убранстве генеральского кабинета не было ничего угрожающего. Книги в шкафах, мягкие стулья, штучный паркет. Даже настенная карта выдержана в подчеркнуто-спокойных тонах: Девятиморье в центре отсвечивает малахитовой зеленью, к западу дремлет в лиловых сумерках Лузитания, а Зимняя империя на востоке застыла в сугробах голубоватого инея. На противоположной стене – портрет канцлера с парадными эполетами, багряной муаровой лентой и Звездой Равноденствия на груди; поза исполнена достоинства, плечи расправлены, и только взгляд, как у голодного ящера, слегка портит общее впечатление.
Генерал между тем продолжал:
– Я хорошо изучил вас, Генрих, пока вы работали здесь, под моим началом. И, признаться, был несколько удивлен, узнав про затею с университетом. Ведь это совсем не ваше призвание – вдалбливать студиозусам знания в чугунные головы.
– Я отошел от преподавания. Сейчас пишу докторскую работу.
– И насколько вы, позвольте спросить, продвинулись в этом? За последние, ну скажем, полгода?
– Ладно, Теодор, – буркнул фон Рау, – будем считать, вы меня уели. Я вряд ли промчусь кометой по научному небосклону. По натуре я скорее не теоретик, а практик. Но в связи с известными обстоятельствами практическая… гм… деятельность мне теперь недоступна. Поэтому вот уже много лет я – тихий кабинетный исследователь. Книжный червь, который привык к покою. И, если честно, с трудом представляю, чем могу быть полезен в нынешней ситуации. Но раз уж вы сочли мое присутствие обязательным, то, может, перейдем сразу к делу?
Генерал кивнул ободрительно:
– Вы злитесь, Генрих, и это правильно. Таким вы мне сейчас и нужны. Апатия в нашем ремесле – недопустимая роскошь. А что касается дела…
Он взял со стола картонную папку и протянул ее гостю:
– Присядьте и посмотрите снимки. Это то, о чем я вчера рассказывал. Группа работала почти до утра.
Сверху в папке лежали обычные фотокарточки – не светопись, а технические, мертвые изображения на бумаге. Сначала общий план улицы с добротными каменными домами, потом дверь с вывеской «Аптека Ротмайера» и, наконец, вид изнутри – прилавок, весы, разнокалиберные склянки на полках.
– Погодите, – сказал Генрих, – а где же, собственно?..
– В подсобном помещении, лежал на полу. Вот, видите?
– Силы небесные, у него же лица почти не осталось…
– Рваные раны по всему телу, причем нанесенные словно бы изнутри. Тело и пол вокруг засыпаны мертвой пылью, будто что-то истлело. Состав пытаемся выяснить. Но это вторичные проявления. Главное в другом. Взгляните на светограмму.
Фон Рау выудил из папки целлулоидный плотный прямоугольник размером с альбомный лист. Угольно-черная поверхность тускло блестела.
– Ну что скажете?
– Минуту, пожалуйста. Вы же помните, у меня теперь с этим сложно.
– Да, простите.
Достав из внутреннего кармана очки с темно-синими линзами, Генрих водрузил их на нос. Оправа была металлическая. Перемычка между стеклами, очень широкая и массивная, полностью прикрывала переносицу и имела ряд мелких вертикальных насечек. Вся эта конструкция придавала владельцу несколько фантасмагорический вид.
– Вам идет, – нейтрально произнес генерал.
– Если бы вы услышали, Теодор, сколько я за них заплатил, вы бы сразу перестали иронизировать.
Сосредоточившись, он уставился на светограмму. Для невооруженного глаза она так и осталась бы просто целлулоидной пленкой. Но, глядя сквозь фокусирующие линзы, он начал улавливать изменения.
В центре прямоугольника появилось мерцание – сначала точка, потом несколько изломанных тонких линий, которые расползались к краям. Это напоминало треснувший лед. Под взглядом Генриха трещины множились. Он усилил нажим, и «лед» проломился разом, а из открывшейся полыньи хлынул чернильный свет.
Как всегда в такие моменты, фон Рау испытал сожаление, что человеческая речь слишком скудна, ограниченна и не содержит правильных слов для описания происходившего сейчас. Свет не был светлым – и разум метался, пытаясь вырваться из этого языкового капкана. Чернильное сияние усилилось, в глазах появилась резь. Снова, как в вестибюле, возник цветочный запах, только теперь не гнилостный, а неожиданно приятный и свежий, и Генрих понял, что сейчас узнает его, буквально через пару секунд…
Голова закружилась, и он поспешно отдернул руку со светограммой. Снял очки, вытер пот со лба.
– Итак? – Генерал смотрел выжидающе.
– Я не увидел деталей, засветка запредельная. Это брак?
– Нет. Реальный фон на месте событий.
– Впечатляет. А этот аптекарь, как его там…
– Ротмайер. Гельмут Ротмайер.
– Он владел светописью?
– Только на бытовом уровне. В лучшем случае мог продлить срок годности своих порошков. Жил тихо, ничем особо не выделялся.
– Зачем его вообще было убивать?
– Вот именно, Генрих. Зачем? И, главное, почему таким способом? Его могли бы пырнуть ножом, застрелить, задушить бельевой веревкой. Могли бы, в конце концов, разрядить в него амулет. Но вместо этого обрушили поток света, способный сровнять с землей весь квартал. Смысла не больше, чем положить комара под кузнечный молот. А что, если этот несчастный аптекарь – лишь тренировка? Пристрелка, образно говоря? А настоящая цель – совсем другого масштаба? Надеюсь, Генрих, теперь вы прониклись серьезностью ситуации?
– Более чем. Однако так и не уяснил – зачем позвали меня? Что я могу вам сказать такого, чего еще не сказали действующие эксперты? Вот я посмотрел светограмму – и никаких догадок. Но вы ведь и не ждали большего, верно? Потому что мой нынешний уровень вам известен. Так в чем же дело, Теодор?
Генерал ответил не сразу. Задумчиво прошелся из угла в угол.
– Скажите, Генрих, вы ведь, если не ошибаюсь, больше года не посещали столицу?
– Да. О чем, повторюсь, ни капли не сожалею.
– Понимаю вас. Но, видите ли, вчера по телефону я рассказал не все. Был еще один довольно странный момент. Приехав к месту убийства, я вышел из экипажа и при входе в аптеку вдруг ощутил ваш отсвет. Отпечаток вашего присутствия там.
– Это невозможно, – сказал фон Рау спокойно. – Я вчера не выходил из квартиры.
– Я знаю, – так же спокойно подтвердил генерал.
«Интересно, откуда?» – мельком подумал Генрих.
– Я был озадачен, – продолжал его превосходительство. – Остановился, постарался сосредоточиться. Но ощущение сразу исчезло. Я, конечно, мог ошибиться – засветка там действительно запредельная. И все же…
– Ну да, – Генрих хмыкнул, – это знаменитое «все же». Решили, что проверить мое клеймо на всякий случай не помешает. И вообще посмотреть на мою реакцию.
– Я обязан был это сделать, – пожал плечами генерал, – просто ради очистки совести. Впрочем, вы ведь хорошо понимаете – если бы мы вас в чем-то подозревали, то пришли бы к вам сами. И разговор бы сложился несколько по-иному.
– Ладно, теперь вы убедились, что все в порядке. Ваша совесть чиста. Я могу идти?
– Не стройте из себя обиженного ребенка, – добавил металла в голос генерал, – молчите и слушайте. Да, я знаю, что вас там не было. Но пока мы не разобрались с вашим отсветом (или с тем, что я за него принял), я вынужден держать вас в уме. Значит, в ваших же интересах, чтобы мы как можно скорее докопались до истины. И лучше помочь нам, чем просто сидеть и ждать. Это первое.
– Надо полагать, будет и второе, –