Мысль об этом у меня возникла не случайно: после того, как — в середине 2000-х годов, Каховское море основательно отступило от крутых маячанских берегов, рядом с останками шерстистого носорога обнаружился скелет… южного слона [Arxidiskodon meridionalis]! Буквально в нескольких шагах друг от друга они находятся.
Узнав об этом и побывав на месте, я зримо представил картину драмы, разыгравшейся тут… ну, наверное, сто тысяч лет назад. Не желая уступать свою территорию, носорог урчал приглушенно, нацеливаясь рогом в бок противнику. Но и слон характер имел, как мне представляется, отнюдь не покладистый: переминаясь с ноги на ногу, вздергивал периодически головой с могучими бивнями — я еще, мол, не сказал последнего слова!
Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что жил южный слон… привожу дословно: в плиоцене неогенового периода, отстоящем от нас, как минимум, на 1,8 миллиона лет [а начался он и того раньше — за 5,3 миллиона лет до рождества Христова].
Являясь прямым предком мамонта, южный слон, тем не менее, был относительно некрупным животным, высотой всего в 2,5 метра. И бивни у него были гораздо меньше, чем у мамонта [по небольшому обломку бивня, кстати, сотрудники Национального природного парка «Великий Луг» и определили, что рядом с костными останками шерстистого носорога на берегу Каховки лежат кости именно южного слона].
Разочарование мое вскоре улетучилось — ну, не схлестнулись слон и носорог, потому что жили в разные эпохи, и ладно, а потом снова недоумение некоторое возникло в душе: как же их скелеты рядом-то оказались? Неужели, подумалось мне в какой-то момент, один южный слон чудом пережил свою эпоху — как лохнесское чудовище, скажем, в котором некоторые исследователи склонны видеть доисторического ящера?
От моих предположений рассмеялся заведующий отделом науки Национального природного парка «Великий Луг» Виктор Бусел:
— Вы не приняли во внимание движение здешних почв! Хотя об этом давно известно археологам, которые издавна при раскопках скифских поселений находят предметы из эпохи позднего палеолита, например. Довольно значительное движение почвы всегда имело место на Великом Лугу, расположенном в междуречье рек Конка и Днепр [Конка — левый приток Днепра]. После того же, как территорию междуречья затопило рукотворное Каховское море, начался сильный подмыв береговых террас, продолжающийся по сей день. Он периодически и преподносит сюрпризы. В виде, например, останков ископаемых животных. Поэтому не факт, что зверей — носорога и южного слона — смерть нашла именно тут, на берегу. Вполне возможно, что умерли они где-то в верховьях маячанских балок. А со временем их тела вода и подвижная почва вынесли вниз, уложив рядышком. Слона — много раньше, правда, а носорога — уже в более близкие к нам времена. Тут и засыпало их песком. Вот почему сохранились останки животных в анатомическом порядке — не разрозненно их кости лежат. Такие скелеты — большая редкость. На берегу Каховского моря, думаю, ничего подобного больше нет.
Да, чуть не забыл: рядом с носорогом скелет не слона находится, а слоненка. Очень маленькие кости.
2007
Обрывистый берег: останки ископаемых животных можно было обнаружить только после того, как от него откатилось море, фото Сергея Томко
Все, что осталось от древних обитателей нынешнего Великого Луга, фото Сергея Томко
ЛЕБЕДИ, КОТОРЫХ ХОТЕЛИ СЖЕЧЬ, ПРОСТИЛИ ЛЮДЯМ ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Пожар случился в конце сентября 2017 года — не очень далеко от Запорожья: в селе Таврическом [бывшее Кирово] Ореховского района, которое находится на Мариупольской трассе по пути в Орехов — как раз в том месте, где в реку Конку впадает крохотная степная река Жеребец. Некогда, к слову, в 1770 году, Таврческое и было основано как хутор Жеребец Екатеринославской губернии.
На въезде в Таврическое — слева, имеется большой пруд. Тихий и достаточно полноводный. Чаще всего в нем можно увидеть стайку-другую уток.
Иногда, если повезет, задумчивую цаплю, погруженную в собственные мысли, да пару грациозных ледедей.
А в один из сентябрьских дней пруд был не только полноводен, но и полноптичен: по серединной части его поверхности сновала масса крохотных уток, которые казались еще более крохотными рядом с парой белых лебедей [они, кстати, родственники уток] в сопровождении… семи птенцов — серых лебедышей: дети лебедей, только становясь взрослыми, меняют серый наряд своих одежек на белоснежный.
Лебеди и утки находились в самом центре пруда потому, что его берег — со стороны села, дальний от трассы, был охвачен огнем. Кому и для чего понадобилось поджечь там камыш, можно только гадать.
Лебеди вовремя учуяли надвигающуюся на пруд беду: бдительными оказались. И, собрав потомство, отчалили от родного, в прямом смысле слова, берега, чтобы переждать огненную стихию в недосягаемом для огня месте — в центре пруда.
Ну и утиное птицепоголовье — с разрешения лебедя-папаши, который, как правило, чужаков к своим деткам не подпускает, затем подтягиваться туда стало.
А потом и пожарные к пруду подоспели.
К сожалению, часть берега — того, дальнего от трассы, к этому времени уже превратилась в пепелище.
Это плохо. Это означало, что с пропитанием у многодетной пары лебедей проблемы могли возникнуть: лебеди вегетарианцы, в пищу используют исключительно корневища растений. А растения те в одном месте пруда, как я уже сказал, выгорели до уреза воды.
Что же мы за люди такие? Почему бездумно уничтожаем землю, данную нам в пользование Богом?
У меня нет ответов на эти простые, казалось бы, вопросы…
*
Через два месяца, в конце ноября, мы вновь оказались возле пруда, что в селе Таврическом.
Застали ли там лебедей?
Застали!
Только лебеденышей было не семь, а четыре. Трое, похоже, уже ушли в свой самостоятельный полет — во взрослую жизнь.
А при лебеде отце и лебедке маме остались дорастать до взрослой жизни, скажем так, младшенькие — те, кому немножко боязно отрываться от родительского крыла.
Но и они, привставая на воде на цыпочки, пробовали, пока мы наблюдали за ними, свои крылья, расправляя их во всю ширь.
Как бы хвастаясь друг перед дружкой: видал, мол, как я могу?
И тогда крылья расправлял другой серый лебеденыш: и я так могу! Видал?
Как я уже говорил, белый окрас лебеди-шипуны приобретают уже став по-настоящему взрослыми — готовыми к созданию собственной семьи.
А зоркий лебедь отец все это время очень внимательно следил за берегом, откуда однажды на пруд налетел огонь.
И за нами — тоже.
Однако по его вполне спокойному поведению можно было понять: лебеди простили людей за сентябрьский пожар, за попытку — вольную или невольную, их сжечь.
Простили нам наши подлость и предательство.
А мы обычно за нанесенную обиду стараемся отомстить обидчику. И этим кардинально отличаемся от меньших [и крылатых] братьев наших.
Таврическое, сентябрь 2017, фото Сергея Томко
Таврическое, ноябрь 2017, фото Сергея Томко
ЛИЗА МОЖЕТ ИДТИ ДОМОЙ
Из Азовского моря — через особый искусственный канал, в мае 2017 года пошла вода в Молочный лиман, в котором вот уже несколько десятилетий нерестится один из видов кефалевых. По-научному он называется Liza haematocheilus, а нам больше известен как пиленгас.
Как обитающая на Дальнем Востоке Лиза появилась в Молочном лимане и почему для нее нужно каждую весну открывать искусственный канал, — тема для отдельного, неспешного разговора. Если же быть кратким,
Молочный лиман — один из обширных лиманов Азовского моря, омывающий берега Акимовского, Приазовского и Мелитопольского районов Запорожской области, был соединен с морем искусственной промоиной [в 1943 году] немцами, пытавшимися не допустить наступления советских танков;
спустя десятилетия, в 1972 году, соединительный канал был искусственно закрыт. Морская вода пошла в лиман по новому каналу, место под который подбирали наши, как принято теперь говорить, «крепкие хозяйственники». Канал они прорыли — на кирилловской косе Пересыпь, без учета направления тамошних ветров.
На поддержание промоины, которую постоянно заносило песком, пришлось постоянно выделять значительные деньги. При СССР их особо никто не считал, а вот в независимой Украине средств на расчистку промоины стало катастрофически не хватать.
Это почти сразу ощутили как расположенные на Молочном оздоровительные учреждения, от которых лиман — в прямом смысле слова, стал отходить, так и рыбаки: в Азовском море резко сократилось поголовье дальневосточной кефали — Лизы, акклиматизированной учеными-энтузиастами в середине 80-х годов минувшего столетия именно в Молочном лимане. Для Лизы, образно говоря, лиман был домом родным — безо всякого преувеличения: в нем она впервые дала потомство, сюда же