А Петербург готовил соседям все новые и новые сюрпризы. После многих совещаний было признано, что наиболее приемлемый вариант помощи Греции – это посылка в Эгейское море и к Дарданеллам боевой эскадры с одновременным крейсированием Черноморского флота у Босфора. Но и здесь было над чем подумать. Английский флот к этому времени насчитывал более ста тридцати линейных кораблей и две сотни фрегатов, не считая прочей мелочи. Российский флот только еще начинал приходить в себя после александровского правления. Но выбора не было, и Николай I передал указание Балтийский флот к плаванию готовить.

24 июня 1827 года оттуда последовал новый политический шаг. Российский посол в Лондоне князь Ливен, французский посол принц Полиньяк и британский министр виконт Дублей по настоянию Ливена подписали тройственный договор в защиту греческой независимости.

Особая статья этого договора гласила о том, что Турции дается всего месяц на заключение перемирия с греками. В противном случае союзники обязывались послать в Средиземное море свои эскадры, дабы воспрепятствовать дальнейшей переброске в Пелопоннес свежих египетских войск. И хотя Дублей с Полиньяком уговорили Ливена применительно к эскадрам употребить фразу «ограничиться наблюдением», главное было достигнуто.

Больше других перечитывал присланный документ французский король Карл Х.

Сын дофина Людовика, граф дʼАртуа (этот титул носил Карл до коронации) большую часть своей жизни провел в эмиграции, спасаясь от якобинской гильотины. После отречения Наполеона он вернулся во Францию, а после смерти своего старшего брата Людовика XVIII стал королем. В молодости будущий король отличался беспутством, но затем стал ревнителем самой строгой нравственности. Карла, по свидетельству современников, отличали изящные манеры, придворная элегантность и весьма ограниченный ум.

Вот и теперь, листая присланные бумаги, король с напряжением силился понять, не прогадал ли он.

– Разумеется, ослабление Стамбула даст нам шанс вернуть влияние в Египте, – рассуждал осторожный Бурбон в кругу своего кабинета. – Но ведь с ослаблением Стамбула усиливают свои позиции Англия с Россией! Вот и австрийский посол умоляет меня не торопиться исполнять все параграфы Лондонского договора. Думаю, что мы пока ограничимся лишь общими обещаниями.

– Вы правы, ваше величество! – склонили головы министры. – На кону слишком много, и игра должна быть беспроигрышной!

В то время союзные державы имели в турецкой столице послами: Россия – Александра Ивановича Рибопьера, сына французского дворянина, бежавшего от ужасов революции. Рибопьер был неплохим политиком и превосходным финансистом, успев в свое время побывать даже директором Государственного коммерческого банка. В уме он легко множил восьмизначные на восьмизначные, чем вызывал всеобщий восторг и зависть.

Англичане держали нынче при султане Стратфорда Каннинга, двоюродного брата министра иностранных дел Джорджа Каннинга. К этому времени Каннинг-младший успел уже послужить на дипломатическом поприще в Швейцарии и в США. Участвовал он и в Венском конгрессе. Излишне говорить, что младший брат пользовался полным доверием у старшего. В Константинополь его перевели из Петербурга как бы в доказательство неизменных сочувствий лондонского кабинета к Порте, да и сам Каннинг-младший был известным туркофилом.

Французский король в отличие от остальных прислал на Босфор бывшего наполеоновского генерала Гильемино Армана-Шарля. Генерал успел повоевать от Пиреней до Малоярославца и от Данцига до египетских пирамид. Последней боевой кампанией ветерана было недавнее вторжение армии герцога Ангулемского, где Арман-Шарль участвовал в качестве начальника штаба. И вот теперь закаленного в ратных делах ветерана бросили на поприще дипломатическое, совершенно для него новое. Перед убытием его наскоро посвятили в тонкости дипломатического мастерства:

– Всем улыбаться, но никому не верить! Больше слушать и меньше говорить! Все остальное вам укажут в инструкциях!

Перед тем как навестить сообща турецкий диван, послы собрались вместе и совещались. Каждый говорил в соответствии со своим прошлым опытом.

– Надо посильней треснуть кулаком по столу и сказать, что если не выполнят наших требований, в дело вступят армии, и уж они не оставят от всей Турции камня на камне! – заявлял бравый генерал Арман-Шарль. – Нечего миндальничать с этими прохвостами! Восток признает лишь силу!

– Штыки хорошо, но золото лучше! – благостно вздохнул бывший банкир Рибопьер Александр Иванович. – От штыка уцелеть можно, но от хорошей взятки – никогда! Надо подкупать всех и вся, а потом уже диктовать свои условия!

– Что вы, что вы, господа! – махал руками Стратфорд Каннинг. – Какие штыки, какие взятки, когда мы перво-наперво должны получить подробнейшие инструкции от своих министров. Пока не будет этого, я и пальцем не шевельну!

… Как бы то ни было, но в конце июля все три посла в Стамбуле – русский, английский и французский – заявились к министру иностранных дел рейс-эфенди3 с решительным ультиматумом.

– Главы наших государств настаивают на посредничестве между Стамбулом и Афинами в решении греческого вопроса!

– Не желаю и слышать! – отвечал им рейс-эфенди Портев-паша, на подушках возлежа в меланхолии пространной. – Никогда и ни от кого я не приму какого бы то ни было предложения о греках, ибо этот вопрос есть внутренние дела Оттоманской Порты, а ваша нота – вмешательство в наши внутренние дела! Бумаги ж ваши брать я не буду!

Делать нечего, послы вышли в приемную и деликатно «забыли» свой ультиматум на софе. Случай сам по себе аналогов в истории не имеющий! Так, весьма необычно, состоялось вручение важного политического документа.

– Последствия не заставят себя ждать! – заявил рейс-эфенди, уходя, российский посол Рибопьер.

– И последствия суровые! – добавил генерал Арман-Шарль.

– Мой брат Каннинг-старший еще скажет свое веское слово! – погрозил холеным пальцем Каннинг-младший. – Вот тогда дождетесь у нас!

Едва послы покинули диван, рейс-эфенди велел звать переводчика-драгомана и переводить послание союзников. Когда переводчик прочитал текст ноты, Пертев-паша призадумался:

– Это, кажется, уже война!

– Нет, но союзники уже твердо решили препятствовать нам в высадке войск на греческий берег! – подал голос кто-то из советников.

– Но как совместить понятие о дружбе с понятием о принуждении? – воскликнул рейс-эфенди. – Не могут хворост и огонь безопасно лежать друг против друга! Не могут!

Спустя месяц, ровно день в день, послы вновь дружно заявились к меланхоличному рейс-эфенди.

– Что решило ваше правительство, ведь срок ультиматума истек? – вопросили они министра.

Рейс-эфенди был внешне надменен:

– Я опять заявляю, что определяющий, неизменный, вечный и окончательный ответ царя царей и владыки правоверных: никогда и ни от кого он не примет какого бы