— Хм, Диник, надо посмотреть будущее. — Мама заявляет так, словно я каждый день только этим и занимаюсь.
Я говорю вслух за двоих, чтобы Клим с Селеной все понимали, смотрю на отца, он сильно изменился: взгляд стал жестким, цепким, но остался таким же добрым. Он смотрит на маму с осуждением и, получается, на меня.
— Но, мама! — возражаю я. — Ты всегда говорила, что вероятностей множество! Нет никакого проку их рассматривать, все определяем мы сами!
Мама улыбается, отец хмурится, мы волнуемся.
— С тех пор прошел год, я многое узнала и буду помогать тебе, — заверяет меня мама.
— Они тоже имеют право… — Я смотрю поочередно на сестру и брата, но мама перебивает меня.
— Да, — кивает она, сразу согласившись, — конечно, твои брат и сестра тоже должны видеть, иначе все ни к чему. Они сами выберут себе путь, зная, какие подводные камни им предстоит преодолеть.
Я в нерешительности, и тут начинает говорить отец, твердо, уверенно:
— Тот бред, что я созерцал, учась у профессора Зана-инне-азна, ничего хорошего мне не предвещал. На собрании я должен был всем драконам рубить головы нефритовой шпагой, кстати, после твоей, Джокер, смерти. А что произошло на самом деле? Динлорд, — обращается отец ко мне, — твоя мать — императрица Драконии! Вот что случилось на собрании драконов-правителей.
Я немею, но быстро справляюсь, секунд пять хлопаю глазами, не больше, и сразу пересказываю все брату и сестре. Они изумленно открывают рты, но молчат, стараются не навредить мне, чтобы случайно не оборвать тонкую нить связи с другим миром, хотя какая там к черту нить, — это же канат! Мама прочно привязала.
— Арс, это потому, что мы были готовы, разработали простой и безукоризненный план и сделали все блестяще!
— Но ничего подобного я в будущем не видел, — возражает отец. — Так стоит ли смотреть?
— Я маг-оракул, не забывай, — сердится на отца мама, — а ты недоучка. Извини, но я знаю, что делать, чтобы не изучать невозможные вероятности, а видеть только суть!
— Ладно, — не сдается отец, он морщится, словно у него болят зубы, — а Зел-ин-кор, он тоже был маг-оракул, но это ему не помогло.
Я ничего не понимаю, но старательно тараторю все, что они говорят.
— Он, к вашему, великий князь, сведению, изучал вероятности всех миров, ну, почти всех. — Мама убеждает отца, это ей всегда удается. — А я хочу взглянуть только на трех человек. Разницу замечаешь?
— Делай как знаешь. Мне все равно. Смотри свои вероятные невероятности сколько влезет. — Папа машет рукой и отворачивается, я чувствую его недовольство, он опять уступил.
— Вот и хорошо, — отвечает мама отцу и обращается ко мне: — Теперь, Диник, твой выход!
— Я готов. — Другого ответа она от меня и не ждет.
— Тогда вперед, — командует мама, весело улыбаясь.
И я начал настраиваться. Подключил к восприятию брата и сестру, удержал их в своем сознании, проверил отца, он тоже смотрел. И ухватил линию самой яркой и существенной вероятности, исходящей в данную минуту из нашей действительности.
Мой второй выход! Первый случился очень давно, тогда-то мама и запретила мне смотреть будущее и прошлое, но сейчас можно все!
Глава вторая
ВЕРОЯТНОСТЬ
— Когда выезжаешь? — спрашиваю я, хоть мне и так все давно известно, но молчание затягивалось, а тишину Селена не любит, мне не хочется ее расстраивать, вот и пытаюсь разговорить брата.
— Завтра, ты же знаешь. — Клим поднимается из кресла и вынимает меч, наставляет его на меня.
— Хочешь подраться? — интересуюсь я.
— Да, — кивает Клим и обиженно добавляет: — Ты мне обещал.
— Селена, ты как? — Я смотрю на сестру.
— Нет, давайте без меня, я только-только добралась до описания битвы при Худой лощине, это надо выучить.
— Как пожелаешь, — кланяется Клим сестре и встает в боевую стойку передо мной. — Защищайся, презренный!
Я без усилий вылетаю из кресла, мой меч уже описывает крутую дугу для смертельного удара. Брат не отражает его, он наклоняется, уходит от моего клинка и делает длинный выпад. Я ЗНАЮ, что за этим последует, поэтому легко уклоняюсь, заранее.
Мы танцуем, лезвия ни разу не соприкасаются, редко, очень редко чиркнет металл о металл в наших поединках, в этом нет необходимости, мы давно изучили друг друга. Вот с Мопсом или Селеной такой трюк не проходит: они быстрые, даже я не всегда предугадываю их атаки, а Климу вообще худо приходится. Но сейчас мы один на один, учителя нет, можно и потанцевать, никто ничего не скажет, сестра не осудит, ей все равно, как мы развлекаемся.
— Дин, ты лентяй, — выкрикивает запыхавшийся Клим, пытаясь проткнуть меня, как всегда безуспешно.
— Да, — соглашаюсь я, чего греха таить, мне милей кресло, и кровать, иногда седло, но это редко.
— Бей, нападай, — подгоняет меня брат, начиная новую атаку, такую же безрезультатную, как и все предыдущие.
— Не хочу. — Я пропускаю клинок мимо себя, ухожу волчком.
— Трутень, — пыхтит он в ответ.
Мы деремся, клинки со свистом рассекают воздух, но лезвия, которые острее бритвы, не причиняют нам вреда. Этот поединок у нас последний, завтра они уезжают, а я остаюсь, один.
Я могу бесконечно долго махать мечом, ни разу не проверял, когда же иссякнут силы, а Клим устает быстро, часа два-три — и все, выдыхается. Почему-то, устав до беспамятства, брат становится счастливым. Непонятно мне это. Но я честно сражаюсь с ним эти часы. Таков мой брат, горячий Клим, он может быстро сгореть, и я берегу его. По молчаливому согласию я постоянно наблюдаю за братом и сестрой; они живут, и я живу, им плохо — я разделяю боль с ними, помогаю, а когда они радуются, я ликую вместе с ними, утраивая им и себе счастье. Это будет продолжаться до тех пор, пока они не скажут мне: «Хватит, Дин, мы выросли!» Тогда я останусь один. Я не боюсь этого, мне будет больно разрывать связь, но я справлюсь, как всегда…
Клим начинает уставать, но до конца его сил еще далеко. Я закуриваю очередную сигару, брат шипит, как рассерженная гадюка, но ничего не говорит, боится сбить дыхание. Мне сигара не помеха, мама всегда ругала меня за пристрастие к табаку, но мне необходимо, она признавала это. Я выкуриваю за сутки два десятка крепких сигар, днем и ночью вдыхаю сизый дым и никогда не сплю, с двенадцати лет мне нет отдыха и покоя нет.
— Все. — Клим отвел меч в сторону. — От твоего курева дышать нечем.
Его грудь тяжело вздымается и опускается, но до полной усталости еще далеко. Клим переживает, ведь утром мы расстанемся. Пусть только физически, но и этого ему достаточно, чтобы загрустить.
— Не волнуйся, братишка, я всегда буду рядом, — ободряю я его и чувствую все, что у него