Похоже, что это сооружение — проходную — неизвестно почему сооружали самостроем, «хозрасчетным методом». Сделали добротно, но все равно видно, что кустарщина, металло-стеклянная будка охранника покрашена вручную масляной краской ужасающего темно-синего цвета. И стены так же. Вообще, в позднем СССР очень любили поговорить о «технической эстетике», то есть о том, что впоследствии переросло в английский термин «дизайн»; особенно журнал «Техника — молодежи» разливался соловьем на эту тему. Но это в теории. А на практике советская лако-красочная промышленность свирепствовала, миллионами литров производя мрачнейшие зеленые, синие и коричневые цвета… Опять же я невольно этому улыбнулся, чем вызвал приступ бдительности у стража — усохшей бабульки с жиденькими седыми волосами, стянутыми в пучок на затылке.

Она что-то жевала, сидя в рукодельном аквариуме, но увидев меня, проворно поднялась, обтерла рот ладошкой. И мало того, невесть откуда у нее в руке взялась ВОХРовская фуражка именно тех самых упомянутых расцветок: темно-синяя с темно-зеленым околышем. Зато кокарда была шикарная: золотистый кружок с ярко-алой звездочкой. Старушка немедля напялила на себя этот головной убор, который был ей заметно велик и тут же съехал влево. Должно быть, так она ощущала себя при исполнении куда в большей степени.

Я успел заметить, что на тщательно расстеленном целлофане у нее были разложены аккуратно нарезанные ломтики ржаного хлеба и белоснежного сала в рыжей обмазке, успел уловить аппетитный аромат смеси пряностей.

— Вы куда, молодой человек? — прошамкала она строгим тоном.

— Здравия желаю! — четко отрапортовал я, мгновенно смекнув, что с бабулькой надо говорить по-военному. — Был командирован за продуктами. Нас трое, двое уже здесь. У вас список должен быть, взгляните.

Я поднял руку с авоськой, демонстрируя булки и кефир. Бутылки глухо звякнули.

Старушка вновь зажевала беззубым ртом. Подтянула к себе лежащий на выцветшей клетчатой клеенке мятый тетрадный листок в косую линейку.

— Так. Лаврентьев, Ушаков, Родионов…

— Так точно. Первые двое уже тут. А Родионов — это я, — сказал я и предъявил паспорт.

Ветеран ВОХРа развертывала и читала вишневую книжечку с таким глубокомысленным видом, как будто перед ней была секретная шифровка из Центра. Наконец она милостиво вернула мне паспорт и, судя по моторике ее щуплого тела, она нажала педаль, нечто лязгнуло, и я прошел через турникет, услыхав повторное лязганье.

Во дворе я сразу же наткнулся на Сашу.

— Ты уже здесь! А я хотел на помощь, думаю, бабка на пропустит без нас, такая язва!..

— Я к ней нашел подход.

— Ну, ты герой! Курево купил?.. «Стюардесса»? Пойдет. Зам здесь, ждет нас. Я уже выяснил.

Здание, как я догадался, было конторой технопарка, кабинеты начальства находились на втором этаже. Там в пустом коридоре уныло слонялся Витька, слегка оживившийся при виде нас. А вернее, при виде продуктов.

— Купил?.. — бессмысленно спросил он, кивая на авоську. — А когда обед-то будет?..

— Витек, ты еще и на горбушку не заработал, — полушутя заметил Саша. — Смени пластинку.

Витя только носом шмыгнул в ответ на это.

Саша неплохо ориентировался в здании, совершенно очевидно он тут был не впервые. Стукнул в одну из дверей:

— Разрешите?..

— Входи, — глуховатый голос.

Замначальника оказался человеком самой рядовой внешности, в дешевом сером костюме, несвежей голубоватой рубашке без галстука.

— Ага, первокурсники? — оживился он.

— Уже да, — скромно ответствовал наш старшой.

— Ага! Это хорошо, это хорошо… Ну, здорово тогда! — зам протянул руку.

Рукопожатие у него было крепкое, ладонь жесткая, заскорузлая — заметно, что человеку приходится не только в кабинете сидеть.

— Это насчет вас Доронин Петровичу звонил?.. Ага. Химфак, значит. Ладно. Ну тогда вас по профилю и направлю! На химсклад. Сейчас завскладу звякну.

На столе у него тоже стоял аппарат без диска, только древний, из черного эбонита. Шнур, соединявший корпус с трубкой, был не витой пружинный, как у «современных» телефонов 70-х годов, а просто черный провод.

— Дайте двадцать седьмой склад технопарка, — велел коммутатору зам. Подождал секунд десять, после чего в трубке зазвучал невнятный голос. — Николай Савельич, привет! Рудаков говорит. Сейчас тебе рабсилу подошлю. Да. Трое. Пока на сегодня, а там видно будет. Да… Да… Задачи сам объяснишь. Главная твоя задача — не споить их… — здесь он неожиданно озорно подмигнул нам. В трубке недовольно забухтело, и Рудаков повысил голос, шуточные нотки из него как сдуло: — Я знаю, что говорю. Не знал бы — не говорил. На себя сердись, Савельич. Все, отправляю их, встречай.

Он положил трубку и сказал:

— Завскладом Николай Савельевич Козлов. Отличный работник, ветеран войны. Начал рядовым под Вязьмой, закончил в Праге старшим лейтенантом, командиром роты связи. И это, считай, без образования. Имеет «Красную Звезду» и «Отечку» первой степени. Медалей не счесть. Ну и… вот одна слабость, наша народная: на стакане верхом частенько ездит. Может к вам подкатить на этот счет. Вы смотрите там, ни-ни! Доронин второй раз не простит. Это точно.

— Да мы знаем, — откликнулся Саша.

Замнач прищурился на него:

— Тебя я вроде видел раньше? Рабфак?..

— Ну да, — улыбнулся Саня.

— Ага. Куда идти, знаешь?

— По номеру склада нет. Если объясните, соображу.

Рудаков стал объяснять, замелькали названия типа: радиовышка, ЭВМ, литейка, гидротех… Саня понятливо кивал, наконец твердо заявил:

— Ну ясно, не ошибусь.

— Тогда вперед, — сказал замначальника и только тут углядел авоську в моей руке. — Ах ты, черт! — он звонко хлопнул себя по лбу. — Погодите, я же вам талоны должен дать!

Он полез в огроменный несгораемый шкаф, загремел замком.

Я с некоторой натугой вспомнил, о чем речь.

Студент советского вуза имел право бесплатно питаться в ведомственной столовой. На это выдавали специальные талоны: такие билетики, напечатанные на грубоватой синевато-серой бумаге, по количеству будних дней в месяце. На них можно было приобрести так называемый комплексный обед, то есть без выбора, что дадут, то и дадут: салат, первое, второе, кисель или компот. Горчица, соль, перец — без ограничений, хоть ужрись. Первое и второе блюда обязательно были мясные, и только почему-то по четвергам готовили и уху, и жареную рыбу, как правило хек, минтай, нототению. Либо рыбные котлеты. Весь СССР знал, что четверг — рыбный день. С хлебом было как-то запутанно, он делался то дармовой, то платный, хотя и баснословно дешевый: одна копейка кусок. Поэтому с комплексным обедом могли подаваться, скажем, три куска хлеба… Все это сверх стипендии, и для небогатых студентов, разумеется, служило гигантским подспорьем. Правда,