Теперь он охотился за парами. Пострадавшая женщина пыталась описать полицейскому неприятный запах, исходивший от человека, который на нее напал. Ей никак не удавалось описать его. Несоблюдение личной гигиены тут ни при чем, говорила она. Пахло не из подмышек и не изо рта. Полицейский отметил в протоколе, что со всей определенностью жертва смогла сказать только, что этот запах казался запахом возбуждения, исходившим не от какого-то определенного участка тела, а из каждой поры. Страж порядка спросил, нельзя ли поконкретнее. Но никаких уточнений она сделать не смогла. Все дело в том, что подобных запахов она никогда прежде не ощущала.
Как и в других эпизодах, произошедших в Стоктоне, преступник заявлял, что ему нужны деньги, но не брал наличных, хоть они лежали на виду. Что ему было нужно, так это вещи, ценные для тех, кого он подвергал насилию: обручальные кольца с гравировкой, водительские удостоверения, сувенирные монеты. Те запонки, фамильная реликвия в необычном стиле 50-х годов XX века, были украшены монограммой из инициалов «Н.Р.». Полицейский, который записывал показания, схематично изобразил их на полях протокола. Мне стало любопытно выяснить, насколько уникальна эта вещь. Благодаря поискам в Интернете я знала, что мужские имена на «Н» встречались сравнительно редко, всего один раз на сотню в 30–40-х годах XX века, когда скорее всего и родился первый владелец этих запонок. Я вбила их описание в «Гугл» и нажала ввод.
Нужна изрядная доля самонадеянности, чтобы решить, будто доморощенный детектив вроде меня сможет раскрыть сложное дело о серийных убийствах, которое оказалось не по зубам специальной следственной группе, включавшей представителей пяти полицейских отделений Калифорнии и ФБР. У моей увлеченности раскрытием преступлений личные корни. Нераскрытое убийство, случившееся по соседству с нами, когда мне было четырнадцать лет, пробудило во мне интерес к нераскрытым делам. С появлением Интернета мой интерес трансформировался в активные поиски. Как только документы публичного характера стали доступны в Сети и были изобретены изощренные поисковые системы, я поняла, что мой мозг, в котором хранятся детали преступлений, и пустая поисковая строка могут прекрасно взаимодействовать, и в 2006 году открыла сайт под названием «Дневник реальных преступлений» – «True Crime Diary». Когда мои близкие засыпают, я путешествую во времени и занимаюсь переосмыслением давних улик с применением технологий XXI века. Я принимаюсь стучать по клавишам, искать в Интернете улики, ускользнувшие от внимания властей, прочесывать оцифрованные телефонные справочники, школьные выпускные альбомы, панорамы мест преступления в гугл-картах – весь неисчерпаемый кладезь потенциальных ниточек для детектива с ноутбуком, существующего ныне в виртуальном мире. Своими гипотезами я делилась с преданными читателями моего блога.
Я написала о сотнях нераскрытых преступлений: от душегубов с хлороформом до священников-убийц. Однако дело «Убийцы из Золотого штата» захватило меня больше всех остальных. Помимо пятидесяти сексуальных нападений в Северной Калифорнии на нем лежала ответственность за десять зверских убийств на юге того же штата. Это дело растянулось на целое десятилетие и в итоге привело к изменению законов штата, касающихся базы данных по ДНК. Ни «Зодиак», который терроризировал Сан-Франциско в конце 1960-х и начале 1970-х, ни «Ночной охотник», приучивший жителей Южной Калифорнии запирать окна в 1980-х, не проявляли такой активности. Однако «Убийца из Золотого штата» остается малозаметной фигурой. У него не было броского, запоминающегося прозвища, пока я не ввела его в употребление. Он совершал нападения на территориях, подведомственных различным полицейским отделениям Калифорнии, которые не всегда делились информацией или тесно взаимодействовали друг с другом. К тому времени, когда анализ ДНК показал, что преступления, между которыми ранее не усматривали никакой связи, на самом деле совершил один и тот же человек, с момента последнего предположительно совершенного им преступления прошло более десяти лет, и его поимка не значилась в списке приоритетных задач. Он оставался на свободе, никем не замеченный и неопознанный.
И продолжал терроризировать своих жертв. В 2001 году одной жительнице Сакраменто позвонили в тот самый дом, где она подверглась нападению двадцатью четырьмя годами ранее. «Помнишь, как мы играли?» – прошептал мужской голос, когда она сняла трубку. Она узнала его мгновенно. Примерно то же самое он сказал в Стоктоне, когда шестилетняя дочь хозяев дома, направлявшаяся в туалет, увидела его в коридоре. Неизвестный стоял футах в двадцати от нее, он был в коричневой лыжной маске, черных вязаных митенках и без штанов. На ремне у него висел какой-то меч. «Я тут играю с твоими мамой и папой, – сообщил он. – Пойдем, посмотришь».
Меня зацепило то, что это дело казалось вполне поддающимся разгадке. Район разрушительных действий этого преступника был и слишком велик, и чересчур мал; он оставлял за собой множество жертв и обилие улик, но на сравнительно ограниченных территориях, что облегчало поиск потенциальных подозреваемых. Это дело стремительно затянуло меня. Любопытство переросло в одержимость. Я вела охоту, поглощенная лихорадочным перестуком клавиш – следствием приливов дофамина. И не я одна. Я обнаружила группу упорных искателей, которые собирались на одном форуме в Интернете и обменивались информацией и предположениями по этому делу. Не спеша выносить какие бы то ни было вердикты, я следила за их беседами на протяжении всех двадцати с лишним тысяч постов. Я отфильтровала типов с сомнительными мотивами и сосредоточила внимание на по-настоящему увлеченных участниках форума. Порой на этом форуме мелькали улики вроде снимка наклейки с подозрительной машины, которую видели незадолго до нападения, – это было что-то вроде краудсорсинга со стороны детективов, которые до сих пор пытались раскрыть это дело и которым катастрофически не хватало времени.
Я не считала его бесплотной тенью. И возлагала надежду на то, что человеку свойственно ошибаться. Он хоть где-нибудь да просчитался, рассуждала я.
К тому времени, когда летней ночью я вела поиски тех самых запонок, моя одержимость этим делом длилась уже почти год. Я питаю пристрастие к желтым блокнотам большого формата, особенно меня привлекает первый десяток страниц, когда все выглядит гладко и обнадеживающе. Частично исписанные блокноты были разбросаны по всей детской моей дочери – эта расточительная привычка отражает мое душевное состояние. Каждый блокнот – как ниточка, начатая и утерянная. За советами я обращалась к отставным детективам, работавшим по этому делу, и многих из них стала считать друзьями. Самонадеянность в них уже иссякла, но это не мешало им поддерживать мою. Охота на «Убийцу из Золотого штата», затянувшаяся почти на четыре десятилетия, казалась не столько эстафетой, сколько восхождением на неприступную гору группы фанатиков, связанных одним тросом. Старшим товарищам пришлось остановиться, однако они настаивали, чтобы я продолжала поиски. Одному из