Зачем, ах, зачем я следовал похоти, В объятьях наложниц ища наслажденья? Сожалею об этом пред Господа ликом, Глядя на меч, что распорет меня,
— говорил султан, завершая, и монолог этот был таким жутким, что даже зубы болели. Впрочем, говорят, его добавили спустя много лет после смерти автора, желая приправить притчу нравоучительным послевкусием. Вполне возможно, так как фантазия копиистов и печатников всегда была необъятной.
Я так задумался о султане Алифе и перипетиях его жизни, что почти забыл о сидящей рядом женщине.
— Можно мне продолжить? — спросила она.
— Ох, простите, — ответил я и отпил глоток вина. Я когда-нибудь научу Корфиса, чтобы хотя бы содержимое моих кувшинов не крестил водой?
— У сыночка сестры особый дар, — говорила она, и я видел, что ей это даётся с трудом. — В святые дни запястья его рук и лодыжки покрываются ранами… — Я приподнялся на кровати. — Также раны появляются у него на челе, там, где Господу нашему варвары возложили терновый венец.
— Стигматы, — сказал я. — Нечего сказать.
— Да, стигматы, — повторила она. — Сестра скрывала это сколько могла, но в конце концов всё открылось. — И..?
— Местный пробощ показывает мальчика во время церковных служб. Люди съезжаются издалека, чтобы на него посмотреть. Ну и конечно…
— Делают щедрые пожертвования, — закончил я за неё.
— Именно, — вздохнула она. — Только вот, магистр Маддердин, — она глубоко втянула воздух. — Дело сильно заинтересовало местных инквизиторов.
— Инквизиторов? В Гевихте? — спросил я, ибо знаю все местные отделы Инквизиции, а о таком городке никогда не слышал. — Нет, приехали из Клоппенбурга, — пояснила она.
А тут сходится. Я когда-то был в Клопеннбурге и своими глазами видел маленький, каменный домишко Инквизиции, и даже вкусил там вечерю. Очень интересную вечерю, как потом оказалось, поскольку благодаря ней, я отыскал в моей памяти давно угасшие воспоминания.
Меня не особенно удивляло то, что инквизиторы пошли по следу сомнительного чуда. В конце концов, мы были лишь гончими собачками, а здесь тропа была слишком явной. Пробощ не выказал ума, разглашая происходящее с ребёнком. Разве его не учили, что в худшем случае он может закончить на костре вместе с мальчиком и его матерью? Мы, инквизиторы, не любим чудеса, ибо знаем, что много обличий у Зверя, и знаем о его коварных происках. А на пытках ведь каждый признает, что он приспешник дьявола. — Плохо дело, — честно сказал я, ибо мне было жаль мальчика. — Но что я могу поделать?
— Поезжайте туда, магистр, попросила она с жаром в голосе, — Умоляю вас, поезжайте и посмотрите, что можно сделать. — Я не могу контролировать работу местных инквизиторов. Это была не совсем правда, поскольку, имея лицензию из Хеза, я получал теоретическую власть над всеми рядовыми инквизиторами из отделов Инквизиции на местах. Вы обратили внимание на слово «теоретическую», любезные мои? Так вот, местные инквизиторы очень не любили, если кто-то влезал в их дела, а неписаный кодекс гласил, чтобы мы без поручения епископа старались никому не переходить дорогу. И очень верно. У нас хватает врагов по всему свету, чтобы ещё множить их число в своём кругу. Но ведь и у нас случались паршивые овцы, которых следовало устранять. Но это не было функцией вашего покорного судьи, а от тех, кто этим занимался, вы бы предпочли держаться подальше. Я вспомнил Мариуса ван Бёенвальда — охотника на еретиков — и мне стало холодно. Хотя обычно у меня не пугливое сердце, а Мариуса я ведь мог вспоминать только с благодарностью, ибо он спас мне жизнь.
— Просто посмотрите, что происходит, — сказала она почти плачущим голосом. — У меня есть немного сбережений… Я поднял руку.
— Это вопрос не только гонорара, — сказал я. — Но сделаю для тебя одно, Верма. Извещу обо всём Его Преосвященство епископа. Возможно пожелает, чтобы я присмотрелся к делу. Возвращайся ко мне через два-три дня, и сообщу тебе, чего я добился.
***Его Преосвященство Герсард — епископ Хез-хезрона и начальник Инквизиции — часто капризничал, как разбалованная женщина. Временами приказывал мне просиживать дни в приёмной своей канцелярии (впрочем, обычно без всякой цели), а временами неделями не занимался моей скромной особой. Что, впрочем, несказанно мне подходило, поскольку я мог тогда посвятить себя таким несущественным с высоты епископского трона делам, как зарабатывание на ломтик хлеба и глоточек воды. Факт, что я сам прошу его об аудиенции, видимо удивил его настолько, что он позволил мне придти уже на следующий день утром. Я лишь надеялся, что Его Преосвященство не будет как раз страдать от приступа подагры, поскольку беседа с ним тогда протекала в крайне неприятной форме. Я недавно услышал сплетни, что лекари также нашли у Герсарда геморрой, и новость об этом не добавила мне настроения. Если на Его Преосвященство одновременно нападут и подагра, и геморрой, то жизнь наша, инквизиторов, станет несказанно жалкой. Я оделся, как пристало человеку моей профессии: в чёрную куртку с вышитым надломленным, серебряным крестом на груди, набросил на плечи чёрный плащ и надел чёрную широкополую шляпу. Мне не нравится служебный наряд, тем более, что мои занятия часто требуют держаться инкогнито. Но на официальную аудиенцию не подобало приходить в гражданской одежде. Впрочем, Герсард мог быть очень неприятным по отношению к лицам, не соблюдающим правил приличий.
Когда я добрался до дверей епископского дворца, уже весь промок, как бездомная собака. С полей шляпы на меня стекали капли воды, а плащ прилипал к телу, будто мокрая тряпка. — Собачья погода, магистр Маддердин, — сказал с сочувствием стражник, который имел счастье стоять под навесом. — Он глянул, нет ли кого поблизости. — Наливочки? — подмигнул он. — Сынок, льёшь бальзам на моё сердце. — Я приложил бурдюк к губам.
Жгучая, крепкая, будто зараза, сливовица обожгла мне губы и горло. Я глубоко вздохнул и отдал ему манерку. — Вот отрава, — сказал я, переводя дыхание. — Ты должен мне сказать, где делают такой деликатес.
— Семейная тайна. — Он улыбнулся щербатой улыбкой. — Но с вашего позволения, пришлю вам с мальчиком большой кувшин. Я потрепал его по плечу.
— Буду тебе по гроб благодарен, — ответил я и перешагнул порог дворца.
Канцелярист, бдящий перед апартаментами епископа, только вздохнул, видя мой плачевный вид, и показал, чтобы я присел. — Его Преосвященство сейчас вас примет, инквизитор, — сухо сказал он и вернулся к бумагам, которые неровными стопками застилали поверхность письменного стола.
Я чихнул и вытер нос тыльной стороной ладони. — Дай Бог здоровья, — произнёс он, не поднимая на меня глаз. — Спасибо, — ответил я и подал плащ и шляпу слуге, который появился из боковой двери.
Не успел я заждаться, как из дверей апартаментов показался бледный секретарь Герсарда. Он был новеньким во дворце, и я мог ему только от