– Если так вам будет удобнее, напишите. Было бы хорошо, если бы вы нашли фото именно в той одежде, которая была на Ане сегодня утром, когда она уходила из дома. Но если сразу не найдете, ничего, пока пришлите, какие есть… Потом у нас впереди еще два важных дела. Подробно опишите маршрут, которым обычно Аня возвращается из школы. Показания камер хранятся несколько дней. Если они зафиксировали Аню, мы это выясним. – Следователь запнулся. – Что-то не так?

Марина торопливо замотала головой:

– Нет… Нет…

Она вдруг поняла, что понятия не имеет, как именно Аня возвращается домой из школы – идет пешком или садится в троллейбус? Доходит до метро за компанию с подругой, чтобы проехать одну станцию? Точно не последний вариант – в этом Марина была уверена. Недавний звонок по номеру одноклассницы был самообманом – по крайней мере, отчасти. Марина не знала точно, есть ли у Ани друзья в классе, но, честно говоря, всегда подозревала, что на самом деле хорошо знает ответ.

– Она… Иногда она ездит на троллейбусе, а иногда ходит пешком… Я не знаю, как именно сегодня…

– Ничего страшного. Опишите ниже все возможные маршруты. Мы все проверим. Когда закончите с этим и с фото, нужно будет написать заявление, чтобы Следственный комитет возбудил дело.

– Уже? – Она наткнулась на недоуменный взгляд и торопливо поправилась: – В смысле… Так быстро?

– Таковы правила. – Следователь опустил глаза, выровнял стопку бумаги. – Не переживайте, Марина… Антоновна. Это нужно, чтобы как можно скорей помочь Ане. Так у нас будут все полномочия, понимаете? При пропаже несовершеннолетнего Следственный комитет всегда возбуждает дело об убийстве. Стандартная процедура.

– Убийстве, – повторила Марина тихо.

– Стандартная процедура, – торопливо повторил следователь, словно магическую формулу, которая должна была ее успокоить. – Это, разумеется, ничего не значит. Не волнуйтесь. Я продиктую, что написать.

Марина кивнула. Голова кружилась, как будто по ней хорошенько врезали чем-то тяжелым. Это к лучшему.

Головокружение было как хорошая анестезия, и Марина мысленно пожелала, чтобы оно подольше не заканчивалось.

После того как формальности были соблюдены, Анатолий Иванович велел ей снова позвонить домой. Она повиновалась механически.

– Идемте, Марина Антоновна. – Следователь тяжело поднялся со стула, потянулся за фуражкой. – Сейчас мы возьмем с собой одного моего коллегу, а перед этим нужно, чтобы вы зашли в кабинет 212 – это на втором этаже – и дали там образец буккального эпителия. Скажете, что…

– Моей… Что?

– Аня – ваша биологическая дочь?

– Что? – Марина закусила губу, глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. – Да, конечно.

– Тогда нам нужен буккальный эпителий, – терпеливо повторил Анатолий Иванович, – чтобы получить образец ДНК. Просто соскоб с внутренней стороны щеки. Это совершенно безболезненно, не волнуйтесь.

– О. Не знала… Я раньше об этом ничего не знала. Да, конечно.

Следователь внимательно смерил ее взглядом с ног до головы:

– Марина Антоновна, вы нормально себя чувствуете? Не нужно вызвать врача?

Она недоуменно уставилась на собственные руки, машинально разглаживающие плиссированную модную юбку снова и снова, как будто это могло подсказать правильный ответ:

– Нет. Я чувствую себя… Нормально. Я готова ехать.

– Ладно. – В голосе следователя ей послышалось глубокое недоверие. – Но, пожалуйста, если почувствуете, что вам становится плохо, сразу скажите, хорошо?

– Да, конечно. Я скажу.

Остаток дня промелькнул как в тумане. Марина не привыкла не понимать, что происходит, слушать чужие указания, вместо того чтобы раздавать собственные, как дома или в редакции. Но оказалось неожиданно легко и даже приятно отставить в сторону руль и ветрила и позволить другим разбираться в ее беде. И Анатолий Иванович, и его коллега Наталья (темный дешевый костюм, неожиданно острый и тяжелый для молодой женщины взгляд) знали, что делают. Марина – нет.

Поэтому она послушно позволила женщине в белом потереть мягкой палочкой ее щеку изнутри (и это было безболезненно, совершенно безболезненно) и поехала домой вместе с Анатолием Ивановичем и какими-то еще уверенными людьми, чьи лица она едва запомнила. Когда они переступили порог квартиры, она почему-то почувствовала себя так, словно зашла в это аккуратное гнездышко с современным и стильным ремонтом впервые. Все казалось непривычно пустым.

Вскоре туда подъехали еще какие-то люди, чьи имена и лица запоминать она уже не стала, и все перевернули вверх дном. Они повыбрасывали вещи из ящиков комода, а бумаги – из письменного стола, конфисковали оба компьютера и Анин планшет, пока на кухне Марина послушно диктовала Наталье номера телефонов Аниной классной руководительницы, тети Максима… И объясняла, что не знает действующего номера отца Ани, но что номер можно узнать у его тети или через соцсети у него самого.

Это было как ночной кошмар, не желавший кончаться. Каждый уголок ее жилья, когда-то выверенный, уютный, надежный, теперь был перевернут, осквернен, испорчен этими чужими людьми. И она сама позволила это насилие. Это было жертвой безликой силе, служителями которой были эти серые люди. И Марина была готова на эту или любую другую жертву – лишь бы сила ей помогла.

Допоздна квартира была наполнена суетой, и Марина была этому рада. Ее успокаивало присутствие этих уверенных деловитых людей, методично выполняющих свою функцию… Поэтому когда вдруг они как-то резко засобирались уходить, она ощутила ужас при мысли, что уже через минуту останется дома одна – наедине с собой и мыслями.

Последним квартиру покидал Анатолий Иванович, и, неожиданно для себя самой, Марина цепко схватила его за рукав – совсем как хватала Аня, когда просила не вести ее в детский сад – кажется, жизнь назад. Марина попыталась вспомнить, когда в последний раз брала дочь за руку, и не смогла. Поймала растерянный взгляд следователя, который деликатно отцеплял пальцы от рукава один за другим – словно убийца перед тем, как столкнуть жертву с обрыва.

– Подождите, пожалуйста… Что мне делать? Когда вы вернетесь?

Анатолий Иванович наконец справился с ее пальцами, похлопал по плечу – панибратство, возмутившее бы Марину до глубины души в обычной жизни… С которой, быть может, покончено навсегда. Она нервно сглотнула.

– Не волнуйтесь. – Анатолий Иванович нахлобучил фуражку на голову, мельком бросил взгляд в зеркало. – Следственный комитет возбудит дело в течение трех дней. Они вас сразу вызовут, так что будьте готовы.

– Трех дней? А до этого…

– До этого мы будем делать все возможное, – отчеканил Анатолий Иванович, и в его тоне зазвучала ребяческая рисовка. – Не выключайте телефон. Будьте на связи.

– Хорошо, но… – Она с великим трудом удержалась от того, чтобы снова вцепиться в его рукав. – Что мне делать?

Он внимательно посмотрел на нее, помедлил, прежде чем ответить.

– Попробуйте связаться с Аниным отцом. Напишите ему. Мы тоже свяжемся с ним, но бывшие супруги… Хм. В большой доле случаев выясняется, что ребенок со вторым родителем или его родственниками…

– Но это никак… Аня говорила, что Максим сейчас даже не в России, и…

– И все