жабрами и крыльями, к примеру, не взлететь, но и под воду не уйти. Крылья горят от искр, а земля погибает от большого количества воды. Такие дети… Им негде жить, не с кем. Поэтому мы строго соблюдаем традиции. Но я говорил тебе о том, как прекрасны и коварны Огнеры, ведь так? Они могут соблазнить любого – и моя сестра не устояла. Ее звали Сияющая. Она была беззаботна, молода и очень красива. А еще она не боялась Огня – и летела на его свет. И Огонь полюбил ее душой Пламенного – так звали ее избранника-Огнера. Они скрывали свою любовь, пока не выяснилось, что Сияющая носит ребенка. Это было большим испытанием – знать, что твое дитя обречено. И я не выдержал – нарушил закон. Ради сестры, ради маленького крылатого комочка с янтарными глазами. Ее назвали Искра и спрятали от всех в горах – слишком высоко для Земляных, но достаточно низко для Поднебесных. Я ухаживал за Искрой, чтобы отвести подозрения от Сияющей, – мы всем сказали, что она родила мертвого ребенка. Моя сестра очень изменилась: она много плакала, молчала и почти не летала. Все думали, что она убита горем, но она была убита разлукой с дочерью. А еще пониманием того, что рано или поздно все узнают об Искре, и тогда мы не сможем ее спасти. Правила придуманы не просто так, Элис, в них наша сила и стойкость нашего мира. Но где-то глубоко в душе я надеялся, что Искра выживет, что она сможет совладать с обеими стихиями – и тогда наш мир ее примет. Все мы думаем, что можем изменить мир, не так ли? Что в нашем случае получится по-другому, ведь иначе и быть не может! Самонадеянные, молодые и глупые. Конечно, один раз на тысячу этот шанс срабатывает, но я не стал тем самым счастливчиком.

Ветер устало потер переносицу и поставил на пол чашку с давно остывшим чаем. Элис понимала, что он не желал показывать, как дрожат его руки. С одной стороны, ей хотелось прекратить эту муку, ведь именно она виновата в том, что сидящий рядом с ней парень горит в собственном аду, вспоминая прошлое. Но, казалось, стоит прервать его – и эти невысказанные воспоминания взорвут его голову и разорвут на части душу. Если там еще осталось что рвать.

– Они нашли Искру. Я видел, как ее – маленькую и плачущую – вынесли из пещеры и понесли на Сбор. Туда же притащили мою сестру и Пламенного. Меня, конечно, тоже, но я не осознавал, что происходит. Я не мог оторвать взгляд от Искры и Сияющей. Я знал, что нас всех ждет. И не мог, не мог допустить их смерти! Это было очень несправедливо, чудовищно и… правильно. Это было по Закону, Высшему Закону, который был создан задолго до моего рождения. Кто я такой, чтобы идти против? Но безумная любовь к этим двум самым дорогим людям в моей жизни перекрывала все, даже силу Закона.

Ветер замолчал, и Элис старалась даже дышать тише, чтобы не разрушить это хрупкое забвение, ведь дальше, как она понимала, будет самая страшная часть истории.

После тяжелого вздоха Ветер продолжил:

– Я вырвался из рук стражей. Бросился к этой толпе, умоляя не убивать Искру. Я все говорил, и говорил, и говорил… Но мои доводы, что она имеет такое же право на жизнь, как и все остальные, разбивались о традиции и устои нашего народа. Тогда я стал кричать, угрожать, закрывая собой маленький орущий комочек. А Искра… ее маленькие крылья внезапно раскрылись и подняли ее над Землей. Этот рефлекс был в крови Поднебесных, но ведь она была таковой лишь наполовину. Да, она была еще малышкой и не понимала, что происходит, но чувствовала всеобщую озлобленность и мою тревогу. И другие – Огнерские – рефлексы тоже проснулись в ней. От искр, бегущих по коже, ее крылья загорелись…

Элис видела, как плакал ее отец. Как плакал Маркус, когда узнал о ее болезни. Но немые слезы Ветра, которые так и не коснулись кожи, но слышались в каждом слове, виднелись в резких движениях кадыка, ощущались в неровном дыхании – эти самые невыплаканные слезы разбивали на части ее сердце. Это было действительно страшно. Таким бывает не легкий летний ветерок, так ураган срывает шаль со стоящей на краю пропасти надежды.

– То, что случилось с Искрой, было куда красноречивее моих слов. Толпа бесновалась и ждала расправы. А нам… Нам было уже все равно – мы получили свое самое большое наказание. Я взял всю вину на себя, потому что не хотел больше страданий сестры, потому что не вынес бы ее мучений, потому что мне было уже все равно, что сделают со мной. Вот только Сбору было не все равно, как оказалось. Они решили преподнести урок всем остальным. Глава Поднебесных собственноручно поднял меня очень высоко и… отрубил мои крылья.

Элис задохнулась на этих словах. Ветер помотал головой, мол «не пугайся, все прошло», но дальше голос его звучал совсем надломленно.

– Я не чувствовал боли, страха, обиды… Я был в ужасе от того, что больше не смогу летать. Как жить дальше, если у меня нет крыльев? Если Небо теперь – далекое и недоступное? Если единственное, что я умею и хочу, теперь навсегда осталось в прошлом? Я знал, что внизу меня подхватят, смоют кровь, залечат раны, но… Я не хотел жить без полета. Мое сердце остановилось еще до того, как я достиг Земли. А потом я проснулся здесь – тоже без крыльев, как видишь.

– Ты жалеешь?

– О чем? О том, что спасал Искру? Нет. О том, что взял вину на себя? Тем более.

– Я о том, что ты… оказался здесь. Ведь ты мог остаться в своем мире.

– Не мог, Элис. Там нет места бескрылому Поднебесному.

– А здесь есть? – Не хотелось, чтобы фраза звучала грубо, но по-другому сформулировать ее не вышло. Правда не всегда ведь звучит приятно.

– Здесь всем есть место. – Ветер легко поднялся на ноги и поставил на стол недопитую чашку чая. – Нужно только найти его. И принять. Доброй ночи, Элис.

Бесшумно он покинул кухню, оставив недоумевающую девушку одну. Голова разрывалась от мыслей. От последних слов Ветра, которые звучали не иначе, как вызов. От его страшной истории. А еще от понимания того, что у каждого здесь есть маленький личный ад. Что в принципе у каждого человека есть такие истории, от которых бросает в дрожь, наворачиваются слезы или сжимаются кулаки. Вот только мы так зацикливаемся на себе, что кажется –