Теперь с какого-то перепугу намекает, чтобы я выкупила имущество за свою девственность! Будто это некая великая драгоценность, которую можно предложить молодому богатому парню, не знающему недостатка ни в чем! Мозг был не в состоянии охватить масштабы ее замысла и отказывался работать.
— Ну? Что ты молчишь, Тая? Что — мама? Я тебе двадцать один год как мама. Заботилась о тебе, холила, лелеяла, пылинки сдувала, а ты ради меня не можешь постараться. Ты красивая девка, но всё это, — она обвела взглядом мое лицо, фигуру, — всё это пропадает без дела. Могла бы давно себе богача найти, купил бы тебе тачку, квартиру, всем обеспечил. Сама-то ни на что заработать не сможешь, ничего не умеешь. Безрукая совсем. Говорила всегда: выбери нормальную профессию! Нет, старой мымре, свекрухе, понадобилось из тебя такую же интеллигентку слепить, какой и сама была. Я сразу сказала, что музыка в жизни не пригодится, тем более скрипка. Ну что это за блажь? — Скривившись, мама продолжала поносить свою покойную свекровь, которая с детства привила мне любовь к музыке. — Но кто бы меня слушал? Уперлись рогом вместе с Гришкой. И что в итоге? Сколько тебе еще учиться? Да даже если выучишься, что дальше? Что, спрашиваю? Много на концертах заработаешь? А мамка не скоро выйдет на свободу, чтобы доченьке сопли подтирать. Тебе сейчас деньги нужны! Мои счета опечатаны, у тебя копейки остались. Дура я, не подумала на твой счет что-то существенное перевести. Жила одним днем. Теперь сидишь с шишом в кармане, голодаешь, выглядишь как бродяжка какая. Не дай бог, на панель пойти придется. А если попадешь в квартиру, сможешь вещи продать и какое-то время продержаться, да и мне нормального адвоката нанять.
Каждое мамино слово отзывалось во мне болезненным уколом. Всегда такая добрая и заботливая, она изменилась буквально за неделю и стала укорять меня во всех грехах. Конечно, можно было обвинить ее в ответ и сказать, что она сама поспособствовала сложившемуся положению вещей. Кто, как не родитель, должен воспитывать своего ребенка так, чтобы тот помогал по дому, был самостоятельным и приспособленным к жизни в обществе?
Меня же, сколько себя помню, выгоняли из кухни, не позволяли помогать, я постоянно должна была заниматься игрой на скрипке. По много часов в день. А также учиться, гулять, играть и полноценно отдыхать. «Успеешь еще побыть взрослой», — всегда приговаривала мама, но так и не передала мне свой опыт и житейские премудрости. Но, естественно, я не могла винить в этом исключительно ее, здесь имелась доля и моей вины.
Я так и не научилась быть взрослой. Инициативы ни в чем не проявляла. И сейчас беспомощно пыталась понять, что же ответить маме, как убедить ее в своей правоте, как найти нужные доводы.
— Мамочка, дело вовсе не в том, что я боюсь потерять… потерять… — Так и не сумев облечь в достойную форму мамину грубую фразу, попробовала зайти с другой стороны: — Почему ты думаешь, что сын Николая Дмитриевича станет со мной разговаривать? Он и на порог не пустит, слова не даст сказать, скорее всего. Ты бы видела, как они с матерью смотрели на меня в больнице.
Молчу о том, как Максим Суворов подошел ко мне, застав одну в коридоре, схватил за предплечья и тряс, как жалкого котенка, цедя отвратительные оскорбления в лицо. Оторопев от неожиданности и жутко испугавшись, я не сумела разубедить его в предположениях, что я, а не мама, состою в любовной связи с его отцом.
Он тогда обвинил меня в том, что я похотливая шлюха, дешевая подстилка, доведшая отца до сердечного приступа своими выкрутасами в постели. Знал бы он, что высказывал всё это невинной девушке… Невозможно представить, что такой злобный человек пойдет на мировую.
— А ты найди способ пробиться к нему. У него вон клуб какой-то пафосный во владении. Или открывается. Приди туда, застань его на рабочем месте, а не ломись в квартиру. Пошевели мозгами для разнообразия.
Клуб? Взять и пойти в клуб? Такая мысль не приходила мне на ум.
— Я могу, конечно, попробовать, но вряд ли что-то получится, — наконец сдалась я, поняв, что с мамой бесполезно спорить. Да и говорить не хотелось. Высказанные мне в лицо правдивые обвинения грызли душу.
— Вот и правильно, вот и умница, — кивнула мама, заправляя мне за ухо прядь волос. — Только оденься получше, придумай что-нибудь. Не надо туда идти в твоих привычных балахонах. Сейчас так девочки не одеваются модные.
— Я никогда не гналась за модой, мама. Ты же знаешь.
— Но и ходить в концертных платьях в обычной жизни — та еще глупость! Как монашка, ей-богу!
— Они не концертные, я просто люблю строгие закрытые и длинные платья.
— Что ты прячешь? Фигурка у тебя что надо. А еще подумай, может, лохмы свои обрежешь? А то уже пол ими подметаешь. Вдруг мальчику не нравятся длинные волосы.
«А вдруг он любит лысых с тату? Мне, что ли, переродиться, чтобы ему угодить?» — со злостью подумала я, невольно вцепившись руками в толстую косу, которую с великим трудом заплела сегодня. Вымытые просроченным дешевым шампунем, найденным в старой квартире, волосы превратились в мочалку. Того и гляди, действительно придется обрезать.
Покраснев, я решительно сменила тему:
— Мама, что принести тебе завтра? Как ты тут? Никто не обижает?
— Нормально всё, нечего сюда каждый день таскаться. Пользы от этого никакой. Хочу, чтобы ты все силы отдала тому, чтобы вернуть нашу прежнюю жизнь. Ты мне только позвони, скажи, как Николаша. Сердце кровью обливается, что не знаю ничего об его состоянии… Сил нет этого терпеть. Извелась вся.
— Мамочка, я звонила в больницу, куда его перевели, — я сжала мамину руку и погладила по щеке, по которой уже катились слезы. Сердце дрогнуло от сострадания. Как же она мучается неведением. — Мне не дали информации, ее предоставляют только родственникам. Но я думаю, мы бы узнали, если бы… прочитали бы в новостях. Все-таки Николай Дмитриевич — не последний в городе человек.
— Наверное, ты права, — со вздохом признала мама. — Но ты как узнаешь у Максима, позвони мне. А сама не приезжай, слишком далеко мотаться. И давай-ка на такси домой едь, вся насквозь продрогла. Приедешь, ноги в тазике согрей, чаю завари горячего. У тебя чай-то есть? Если нет, попроси у бабы Тони. В магазин сама не ходи уже. Поняла? Давай дуй домой, несмышленыш. Не пропаду я тут, зря болото не разводи.
От этого «несмышленыш» слезы навернулись на глаза. Так мама называла меня в детстве. Короткие визиты к ней помогали