Кто знает, что сделает с собой безутешная мать?
Витарр тянет было руку, чтобы, распахнув дверь, оказаться рядом, пресечь необдуманный шаг, но до слуха его доносится сдавленный всхлип, и выдыхает Братоубийца. Должен ли радоваться он тому, что она плачет? Но так он знает, что мать жива. Нет ничего, что могло бы быть важнее этого.
Сжав и разжав пальцы, убирает он руку от двери, прижимаясь к заледеневшей древесине лбом. Кажется ему, что Йорунн не обрадуется, если он подойдет к ней. Не приголубит, не приласкает. Простила она ему смерть Хэльварда, но Ренэйст не простит.
Ненависть матери принять он не готов. Оставив кюну наедине со своим горем, Витарр уходит прочь.
Скрипит снег под тяжелыми его сапогами, когда, обогнув Великий Чертог, хромая, идет он в сторону Дома Солнца. Накидывает на темную свою голову глубокий капюшон, скрывая лицо в тени, и держится стен домов, скрываясь от бдительных взглядов стражников. После произошедшего люди обозлились на него лишь сильнее. Стоит ли удивляться? Ренэйст всеми любима, надежда своего народа, будущая правительница. Подруга, дочь, возлюбленная.
Если б не Ульф, конунг еще в море вырвал бы сердце из его груди, оттого и нет у него желания лишний раз попадаться ему на глаза. Никогда Ганнар Покоритель не поверит в то, что сожалеет Витарр о гибели своей сестры. Охотней примет он то, что его, ублюдка, тайком выносил Локи из колыбели, отдавая великанше Ангрбоде – той, что приносит горе, – дабы та вскормила Братоубийцу своим молоком.
Коль отпрыском Локи считают его, то единственная сестра, что есть у него, – владычица Хель, а Фенрир и Ермунганд приходятся ему братьями. Что ему горевать по каким-то волчьим детям?
Но он горюет, и горе это, безутешное, скрыто во тьме за его ребрами.
Он видит его выходящим из Дома Солнца и останавливается, желая остаться незамеченным. Нечасто можно встретить его в этой части Чертога Зимы, но Медведя нельзя с кем-либо спутать. Тень печали омрачает лицо Хакона, останавливается он на самом пороге и замирает, глядя на холодный лик Луны, не моргая. Ни слова о случившемся не сказал берсерк ему после плавания, оно и к лучшему. Коль и винит его, как и все вокруг, только держит в себе. Не хочет Витарр оказаться рядом, когда ярость переполнит чашу его духа, и тогда зверь вырвется из его грудины. Отступает Витарр назад, ступая след в след, но снег скрипит, и в полной тишине бесконечной ночи звук этот кажется оглушительным. Хакон закрывает глаза, облачко пара срывается с губ его, когда он, выдохнув, произносит:
– Тьма больше не скроет тебя от чужих взглядов, Витарр Братоубийца.
Хмурится Витарр от слов этих, но выходит вперед, стремясь скрыть хромоту. От уголка левого глаза по скуле вниз к шее проложила себе по лицу Хакона путь глубокая рана, обещающая остаться на коже шрамом. Напоминанием о случившемся крушении прослужит она до тех пор, пока не шагнет воин под рухнувшие своды Вальхаллы. Никогда ему не забыть о своей потере. Витарр останавливается, между ними – от силы десять локтей, но нет в нем ни волнения, ни страха. Ничего, кроме сожаления, не осталось в его сердце, и потому голос его спокоен, когда звучат его слова:
– Нечасто навещаешь ты солнцерожденных, Хакон.
Ухмыляется Медведь.
– Желал узнать ответ на свой вопрос. Как оказалось, в этом ведуны не отличаются от вельв.
– И каков же ответ?
Вновь возводит Хакон взгляд к Луне и полнится болью утраты подобно кубку, в который льется яд. Обжигает тоска изнутри, душит длинными пальцами, а холод лишает сил. Что ему теперь победы и битвы? Что до света холодных звезд и блеска льда в бледном сиянии небесного ока?
– Им это неведомо.
Лишь глупец не догадается, что за вопрос тяготит думы Хакона. Каждый, кто был в тот миг на борту кнорра, видел, как исчезла Ренэйст в соленых водах. Как могла остаться она живой? Богиня Ран заберет в свои пенные чертоги каждого, кого поймает в сети. Боги, хоть и мертвые, но всегда получают все что хотят.
Быть может, в ту ночь, на Зеркале Вар, должны были погибнуть они с Ренэйст. Быть может, он следующий.
Витарр отворачивается, и взгляд его падает на стену, ограждающую Чертог Зимы от леса. Там, на заснеженном холме, готовят погребальный костер для его сестры. Когда на земли северян опустилась вечная зима, они перестали возводить курганы, ведь почва промерзла настолько, что даже мертвым не осталось места в ее чреве. Смерть больше не несет в себе чести, лишь слезы и боль. Каждому ведомо, что дух погибшего воина не попадет на порог Вальхаллы, а иные души не примет у себя владычица Хель. Неизвестно, что ожидает их после гибели, оттого не торопятся они умирать.
Замечает, что и Хакон смотрит в ту сторону; каково ему будет хоронить любимую женщину? Он был на борту кнорра, когда это произошло. Мог спасти ее, но Ренэйст предпочла сохранить жизнь какой-то рабыни. Сестра его всегда была слишком добра, и это ее сгубило.
Хакон едва ли не с детства мечтал о ней. С тех самых пор, как конунг привел его из набега, холодного и одичалого. Должен был заменить Ренэйст Хэльварда, а стал ей вовсе не братом. Не одобри Покоритель этот союз, никогда бы не позволил оборванцу посмотреть на свою драгоценную дочь. Только вот едва ли не больше, чем сами возлюбленные, ждал он их свадьбы, что никогда не случится.
Никогда не станет она женой. Не даст ее чрево жизнь. Кормит Ренэйст морское чудовище, что качает ее в тугих кольцах, играя с прядями белых волос.
Погребальный костер будет пуст. Нет у них тела, которое они могли бы предать огню, и это не та участь, которую заслужила его сестра.
Качает Медведь головой, отвернувшись, и проходит мимо Витарра, желая уйти. Братоубийца продолжает смотреть на звездное небо, чувствуя, как ворочается горе, и говорит тихо, едва ли не шепотом, зная, что слова эти причинят боль:
– Ты был бы ей хорошим мужем.
Хакон останавливается, ладонью сжав эфес меча, покоящегося у него на боку. Спина у него прямая, словно из камня высеченная, и в ночной тишине слышит Витарр скрип его зубов, когда крепко стискивает челюсти. Так и не повернувшись, отвечает Хакон лишенным огня голосом:
– Был бы.
Погребальный костер полон подношений.
Изогнутый лук – не тот, что принадлежал Хэльварду и достался Ренэйст по наследству, ведь он сейчас покоится на морском дне, – и колчан, хранящий стрелы с белоснежным оперением, украшения и меха, разбросанные по всей поверхности деревянного постамента. Посуда и одежда, гребень и зеркало, некоторые личные вещи – все это должно облегчить жизнь погибшей, помочь ей