Я продолжал дышать и чувствовал, как успокаивается сердцебиение. Мое тело поняло то, до чего еще не дошел разум: если бы это были они, они не стали бы толкать меня, а просто содрали бы с головы рясу, убедились, что я тот, кто им нужен, и проперчили бы меня, как протухший голубец.

Я осторожно сдвинул рясу с лица.

Лицо, глядевшее на меня сверху, было веснушчатым, курносым, с пластырем над бровью и светлыми ресницами вокруг необыкновенно голубых глаз. Оно было обрамлено жестким ежиком рыжих волос. Сколько ему может быть лет? Девять? Тринадцать? Понятия не имею, я вообще плохо разбираюсь в детях.

– Тебе нельзя здесь лежать.

Я огляделся. Кажется, он один.

– Почему это? – невнятно пробормотал я.

– Потому что мама будет здесь мыть.

Я поднялся на ноги, свернул рясу, снял с ограды пиджак, ощутив тяжесть пистолета в кармане. Левое плечо пронзила боль, когда я стал засовывать его в рукав.

– Ты с юга? – спросил мальчик.

– Смотря что называть югом.

– То, что находится к югу отсюда.

– Отсюда все находится к югу.

Мальчишка склонил голову набок:

– Меня зовут Кнут. Мне десять лет. А тебя как зовут?

Я собирался назвать какое-нибудь имя, и решил остановиться на вчерашнем варианте. Ульф.

– Сколько тебе лет, Ульф?

– Много, – ответил я, потягивая шею.

– Больше тридцати?

Дверь в ризницу открылась. Я повернулся. Вошедшая женщина остановилась и уставилась на меня. Первое, о чем я подумал: «Она слишком молода для уборщицы». Женщина выглядела крепкой. На ее руке, в которой она держала наполненное до краев ведро, проступали вены. У нее были широкие плечи, но тонкая талия. Ноги ее были скрыты старомодной черной широкой юбкой. Второе, что бросилось мне в глаза, – это волосы. Длинные и такие темные, что блестели в свете, попадавшем в помещение через высокие окна. Они были прихвачены простенькой заколкой.

Женщина снова начала движение в мою сторону, стуча башмаками по полу. Когда она подошла достаточно близко, я увидел, что у нее рот красивой формы со шрамом от операции по исправлению заячьей губы. Трудно было поверить, что у такой смуглой женщины с такими темными волосами могут быть такие голубые глаза.

– Доброе утро, – произнесла она.

– Доброе утро. Я приехал сегодня ночью на автобусе. И мне было некуда…

– Ладно, – сказала она. – Здесь дверь высока, а ворота широки.

Она произнесла это без всякой теплоты в голосе, поставила на пол ведро и швабру и протянула ко мне руку.

– Ульф, – сказал я, собираясь обменяться с ней рукопожатием.

– Рясу, – произнесла она, указывая на мою руку.

Я опустил глаза на комок ткани, который сжимал в ладони.

– Я не нашел одеяла, – стал оправдываться я, протягивая ей рясу.

– И никакой еды, кроме той, что мы используем для причастия, – ответила она, разворачивая и проверяя тяжелое белое одеяние.

– Прошу прощения, я, конечно, заплачу за…

– От этого ты освобождаешься, с благословением или без. Но в следующий раз не плюй на нашего губернатора, будь так добр.

Не знаю, была ли это улыбка, но шрам над ее верхней губой шевельнулся. Не сказав больше ни слова, она развернулась и ушла в ризницу.

Я подхватил сумку и перелез через ограду алтаря.

– Куда ты пойдешь? – спросил мальчик.

– На улицу.

– Почему?

– Почему? Потому что я здесь не живу.

– Мама не такая сердитая, как кажется.

– Передавай ей привет.

– От кого? – раздался голос женщины.

Она уже топала обратно к алтарю.

– От Ульфа. – Я начал привыкать к этому имени.

– А что тебе нужно здесь, в Косунде, Ульф? – Она отжала тряпку над ведром.

– Охота. – Я подумал, что в таком маленьком поселке лучше всего придерживаться одной версии.

Женщина намотала тряпку на швабру.

– На кого?

– На куропаток, – наугад произнес я. Водятся ли куропатки так далеко на севере? – И на все остальное, в чем бьется сердце, – добавил я.

– В этом году совсем мало мышей и леммингов, – сказала женщина.

Я ухмыльнулся:

– Хорошо, но, вообще-то, я охочусь на зверей чуть-чуть покрупнее.

Она приподняла бровь:

– Я всего лишь хотела сказать, что куропаток в этом году немного.

Возникла минутная тишина.

Ее нарушил Кнут, выпаливший:

– Когда хищникам не хватает мышей и леммингов, они начинают питаться яйцами куропаток.

– Ах вот оно что, – сказал я, кивнул и почувствовал, как по моей спине потек пот. Мне надо было помыться и постирать рубашку и пояс для денег. Да и пиджак требовал стирки. – Надеюсь, я найду, во что выстрелить. Проблема в том, что я приехал слишком рано. Как известно, охотничий сезон начнется только на следующей неделе, так что до тех пор буду пристреливаться.

Я надеялся, что саам сообщил мне верную информацию.

– Сезон сезоном, – сказала женщина, проводя тряпкой по тому месту, где я лежал, с таким нажимом, что резиновая подушка швабры заскрипела. – Это вы, южане, думаете, что решаете, когда ему начинаться. Мы здесь охотимся, когда нам нужна пища, и не охотимся, когда она нам не нужна.

– Кстати, насчет «нужен – не нужен», – произнес я. – Не знаешь ли ты места в поселке, где я мог бы пожить?

Она перестала мыть пол и оперлась на швабру:

– Надо просто постучать в какую-нибудь дверь, и для тебя отыщется постель.

– В любую?

– Думаю, да. Но сейчас, конечно, далеко не все дома.

– Вот как? – Я кивнул в сторону Кнута. – Летние каникулы?

Женщина с улыбкой покачала головой:

– Летние пастбища. Все, у кого есть олени, живут в палатках и автоприцепах на пастбищах вдоль побережья. Кто-то еще не вернулся с лова сайды. Многие на летнем фестивале в Каутокейно.

– Понятно. А есть ли какая-нибудь возможность арендовать кровать в твоем доме? – Увидев ее замешательство, я поспешил добавить: – Я хорошо заплачу. Очень хорошо.

– Здесь никто не позволил бы тебе переплатить. Но моего мужа нет дома, так что это неприлично.

Неприлично? Я посмотрел на ее юбку. На длинные волосы.

– Понимаю. А есть ли какой-нибудь дом не… не в центре? Где можно побыть в тишине и покое. И с хорошим видом.

Откуда можно увидеть приближение чужака – вот что я имел в виду.

– Ну… – произнесла она, – поскольку ты собираешься охотиться, ты мог бы поселиться в охотничьей хижине. Ею все пользуются. Она находится на некотором расстоянии от поселка, там тесновато и не слишком уютно, но зато тихо и спокойно. И вид на все стороны света, это уж совершенно точно.

– Кажется, отличное место.

– Кнут может проводить тебя туда.

– Не стоит. Наверное, я смогу ее найти.

– Нет! – воскликнул Кнут. – Пожалуйста!

Я посмотрел на него сверху вниз. Летние каникулы. Все разъехались. Так скучно, что он пришел с мамой убирать в церкви. И вот наконец что-то начало происходить.

– Конечно, – сказал я. – Тогда пошли?

– Да!

– А вот что мне интересно, – произнесла темноволосая женщина, ополаскивая тряпку в ведре. – Из чего это ты собираешься стрелять. Вряд ли в твою сумку уместилось ружье.

Я уставился на свою сумку, измеряя ее взглядом, будто решал, согласен ли я с женщиной.

– Забыл его в поезде, – ответил я. – Я позвонил, и мне обещали прислать его с автобусом через пару дней.

– Но тебе же надо из чего-то стрелять, – сказала она и улыбнулась, – пока не начался сезон.

– Я….

– Я одолжу тебе дробовик моего мужа. Можешь подождать меня на улице, я скоро закончу.

Дробовик? Да, черт возьми, почему бы и нет? И поскольку ни одно из произнесенных ею предложений не заканчивалось вопросительным знаком,