– Тогда что это такое? Это… приятно.

Он молчит.

– Ты уверен, что это не любовь?

Охотник медленно поворачивает голову. Его взгляд странно отстраненный, почти холодный.

– Да.

Я хмурю брови.

– Ты имеешь в виду – для тебя.

– Я твой враг. Я испытываю к тебе ненависть.

– Я знаю, каково это – чувствовать ненависть, – изо всех сил стараюсь я говорить с легкостью. Не хочу показывать, как сильно меня ранят его слова. – Это не ненависть.

Он вздыхает и поднимается.

– Подожди, – хватаю его за руку.

– Почему ты была в башне? – внезапно спрашивает он. Его лицо словно выковано из железа, и я понимаю, что наступил момент, когда ему нужны ответы. Он оставил меня в живых. Я должна дать ему повод оставить все как есть. У меня нет силы. Мне нужен он.

– Это могила.

– Ты не была мертва.

– Была.

– Почему?

– Почему я оказалась в башне? Или почему я еще жива?

– И то, и другое.

Я долго смотрю на него, потом спрашиваю:

– Как ты убиваешь ведьм, когда выслеживаешь их?

– Этого я тебе точно не скажу.

– Это легко?

– Нет.

Я переплетаю свои пальцы с его. Он позволяет мне это сделать. Пока он со мной, пусть будет как можно ближе.

– Как ты убьешь Ледяную ведьму?

Он отвечает через мгновение:

– Я не знаю, можно ли вообще ее убить.

Мои губы улыбаются, а глаза – нет.

– А как ты убьешь ведьму, которая еще могущественнее?

– Что ты хочешь этим сказать?

Я поднимаю взгляд. Мои глаза – голубые, как лед, такие же, как у моей сестры – Ледяной ведьмы.

Я была слишком сильна, чтобы они могли убить меня даже своей объединенной мощью. Я знаю, что не могу так начать – если хочу, чтобы он мне доверял.

– Сон Спящей Красавицы, – говорю я. – Я создала его, как и многие другие заклинания. В том числе и магию Семи.

– Ты создала магический закон? – спрашивает он, хмуря брови.

Я смотрю на него. Догадывается ли он, кто я такая? Кем я была? Какой властью обладала? Я поднимаю руку. Его пальцы тянутся к кинжалу. Я призываю свою магию – ничего. И только когда я опускаю руку, охотник расслабляется, но кинжал остается в его руке. Он – знак его недоверия, и я понимаю, что мне нужно рассказать больше, чтобы показать ему, кто я такая и почему стала той, кем была.

– Мы были невинными детьми, рожденными со знаками фей. Черные волосы, белоснежная кожа, губы алые, как кровь. Люди боялись нас. Они боялись потомков фей. Нас называли подменышами. Многие из нас были убиты. Кое-кому удалось сбежать, некоторые были брошены.

Я замолкаю. Мысленно устремляюсь в такое далекое время, что даже деревья не вспомнят своих историй. Я помню маленькую девочку в красном плаще. Она так долго пряталась – так долго скрывалась от посторонних глаз.

– Я едва помню лицо своей матери. Они забрали ее в день первого снега. Я шла по их следам. Она умерла еще до того, как солнце достигло горизонта. Умерла, потому что прятала ребенка феи. Своего собственного ребенка. – Следы на снегу вели в деревню. К погребальному костру. – Сначала я почувствовала запах дыма, потом – услышала потрескивание огня. Беги, сердце мое! Беги так далеко, как только можешь!

И пока небо окрашивалось в кроваво-красный цвет, моя мать горела.

– Не проходит и дня, чтобы я не слышала ее криков. – И криков остальных. Я поджимаю губы. – Тринадцать сестер. Тринадцать тех, кто избежал людской охоты.

– Дети-феи, – слышу я его бормотание. Охотник на ведьм. Я смотрю на него. Против меня он ничто. Отведенный ему срок мал и незначителен.

– Мы – избранные. Мы способны пользоваться магией, владеть силой. Вот почему нас боялись тогда и боятся до сих пор.

– И правильно, – говорит он.

– Власть – это бремя. Она меняет нас. – Я осторожно провожу пальцем по линиям темной метки. – Мы были детьми. Напуганными, одинокими детьми. Судьба спасла нас, она свела нас и сблизила. Мы осознали, кем являемся, осознали свои возможности. Вместе мы были… сильными и неуязвимыми.

– Сколько лет?.. – Охотник обрывает себя. Он настороже. Он не верит всему, что я ему говорю, и это хорошо. Он не знает, что в тот же день я убила всех людей в той деревне. Не знает, но, возможно, подозревает.

Пепел. Все, что осталось – это маленькая девочка в красной накидке в деревне из одного пепла.

– Мне было четыре года, – отвечаю я на его незаданный вопрос. – Я ничего не знала о детях фей или магии. Я просто хотела быть с мамой.

Его пальцы нежно сжимают мои. Жалость – ее так легко вызвать. Этакая отдушина.

– Как долго я спала?

– Почему ты была в башне? – игнорирует он мой вопрос, возвращаясь к своему первоначальному.

– Потому что они устроили мне ловушку.

– Под «ними» ты имеешь в виду своих сестер?

Я киваю.

– И теперь ты жаждешь мести.

Я начинаю улыбаться, холодно и расчетливо.

– Да, – говорю я и вдруг понимаю, что за запах меня смущает. Аромат, затмевающий все остальные, пронизывающий и всеобъемлющий. Это страх, страх моих сестер. Моя улыбка становится шире. – Они знают, что я иду.

– Ты хочешь их убить?

– Каждую из них.

Он поднимает руку и нежно касается моей щеки. А потом говорит, и его слова – словно пощечина:

– Я был не прав. Ты ничем не отличаешься от них. Ты такая же скверная и развратная.

Мне вдруг становится трудно глотать. Его слова больно задевают меня. Я не хочу быть лучше, нет, не хочу. Я не хочу быть хорошей. Я хочу ему нравиться.

– Я так человечна, – растерянно говорю я. – Эти чувства… они не дают мне ясно мыслить.

– Человечна, – повторяет он, качая головой. – А ведьмы ничего не чувствуют?

– Феи, – поправляю я его. – Мы прекрасно умеем чувствовать, вот только слишком рано узнаем, что чувства мешают магии.

– Чем меньше ведьма чувствует…

– …тем сильнее ее магия, – заканчиваю я фразу, которую фея-мать прежде проповедовала как мантру.

Она ходит взад-вперед перед детьми, которые выстроились в ряд. Фея-мать беспрестанно говорит о силе и ненависти. Она останавливается перед самой младшей и почти нежно приподнимает ее подбородок.

– Любовь – худшее из чувств. Она делает вас слабыми, уязвимыми, не дает вам ясно мыслить. А кто такая слабая, уязвимая фея?

– Мертвая фея, – едва слышно отвечает крошка. Она не может смотреть в глаза феи-матери, никто не может. Кроме одной.

– Верно, – фея-мать отворачивается, идет дальше и останавливается перед вызывающим взглядом. – Думаешь, для тебя в этом мире есть любовь?

Девочка молчит. Сердца других начинают трепетать от страха. Они боятся наказания.

Фея-мать поднимает брови.

– Люди… – начинает девочка.

– Люди – бессердечные твари! – перебивает фея-мать. – Они не знают пощады, и поэтому мы не щадим никого. Мы не делаем различий между невиновными и виноватыми, потому что, кто бы сегодня ни был одним, завтра станет другим. – Фея-мать направляет взгляд в окно башни, из которого видна вся Пандора. Сегодня она, кажется, решает простить непослушание сопротивляющихся. – Мир снаружи – не что иное, как игровое поле, а мы – персонажи. Правила просты: их нет. – Она снова поворачивается к детям: – Сила