В следующий раз я очнулась в безмолвной, звенящей тишине. Она сжимала меня в своих жутких объятиях, давила сверху словно надгробная плита, а мрак, окружающий кровать, был настолько плотным, что, казалось, его можно было потрогать руками. Неприятный, скрипучий голос, эта притворная забота и боль, последовавшая сразу за ней, теперь казались мне чем-то далёким и ненастоящим. Сейчас меня знобило от холода, а тело сотрясалось мелкой дрожью, и у меня едва хватило сил натянуть тоненькое одеяло до подбородка. Любые усилия пошевелиться отдавались болью во всём теле, голова кружилась, но не болела, и это меня несказанно радовало. А вот подняться сил уже не хватило. С кривой усмешкой выругавшись на свой упрямый отказ от помощи, я забылась беспокойным, полным странных, незнакомых образов, сном.

Очередное пробуждение случилось на рассвете. Не открывая глаза, боясь знакомой вспышки боли, я настороженно прислушалась к себе. Голова казалась лёгкой и невесомой, а привычный нестерпимый гул и давление в висках вдруг исчезли. Мысленно порадовавшись ясности разума и отсутствию головокружения, я попыталась подняться, но тело… оно будто было чужим, неповоротливым, слабым, и отказывалось мне подчиняться. С большим трудом мне удалось заглушить подступающую панику и прогнать прочь жуткие мысли о параличе, и я, стиснув зубы до скрежета, сжала руки в кулак, чуть приподнялась. И наконец осмелилась немного приоткрыть глаза, чтобы тут же их распахнуть в немом изумлении.

Комната, в которой я находилась, не была похожа на низенькую клетушку с бревенчатыми, оштукатуренными и окрашенными в белый цвет стенами. Здесь не было приземистого буфета с выстроенными в ровный ряд щербатыми кружками и блюдцами. Не было пошарпанного кресла и полосатых домотканых дорожек на дощатом потёртом полу. Эта комната была просторной, с огромной кроватью в центре, массивным шкафом у стены с поблёкшими от времени обоями и оттоманкой у широкого окна, сквозь которое пробивался розовый с золотом свет.

Изумлённо осматриваясь, гадая, как я могла очутиться в этом незнакомом месте, мой взгляд невольно отмечал вычурные лампы, стоящие на прикроватной тумбочке и на большом письменном столе. Кресло из тёмного, отполированного до блеска дерева, на котором был кем-то небрежно брошен плед, тоже поражало своими необычными формами. Небольшой, сложенный из красного кирпича камин со следами сажи восхищал кованой решёткой и невероятно красивой подставкой для кочерги и совка. Несколько деревянных рамочек с портретами на его полке тоже привлеки моё внимание своими витиеватыми узорами и позолотой. Медленно переводя свой взор с небольшой рамки с портретом ребёнка двух лет, показавшегося мне смутно знакомым, на свои руки, я некоторое время оторопело рассматривала худые, бледные до синевы пальцы. С недоумением взирала на виднеющиеся под прозрачной кожей тоненькие голубые вены, на аккуратные ноготки, безрезультатно ища след ожога на запястье и рваный шрам после запоминающейся встречи с соседским псом.

– Как такое возможно, – ошеломлённо просипела, рассматривая небольшое колечко с маленьким красным камешком на левой руке, обратила свой очумелый взгляд на крохотную ступню, торчавшую из-под одеяла, пробормотала, – это не…

– Мадам! – не дала мне договорить круглощёкая девица, неожиданно шумно ворвавшаяся в комнату. Невысокая, пышнотелая, с пухлыми губами и тоненькими бровями, которые терялись на её широком лице. На девушке лет двадцати пяти на вид было надето необычное платье из травчатого люкзора (определение ткани, как-то само вдруг возникло в моей памяти). Его верхняя часть плотно обтягивала поистине выдающиеся формы, а вот юбка, собранная в небольшую складку на талии, свободно и естественно ниспадала на бёдра. Туфли на высоком каблуке с большой пряжкой спереди, выглядывающие из-под подола, казались грубыми и неаккуратно сшитыми. Рассматривая их, в моей голове всплыло незнакомое мне слово «Кромвель», и я была уверена, что эти странные туфли назывались именно так.

– Мадам Делия, – испуганно выдохнула девушка, прерывая мои рассеянные мысли. На её лице неожиданно промелькнули бессильная злость и досада, но они тут же были стёрты ласковой, заботливой улыбкой, – мадам Делия, вам лучше? Как же я рада! А я говорила, что микстура вам обязательно поможет. Сейчас принесу вам завтрак, а после выпьем лекарство.

Заботливо воркуя, не дожидаясь моего ответа, девушка метнулась назад к двери и уже через секунду закатывала в комнату небольшой столик, на нём стояла миска с сероватой массой, кружка с водой и бутылочка из тёмного стекла.

– Вы сегодня чудесно выглядите, – продолжала угодничать девица, бережно поправив на мне одеяло, – сейчас съедите кашу, силы к вам вернутся, и мы погуляем с вами по саду.

– Мне не хочется, Ора, – просипела хриплым голосом, отворачиваясь от поднесённой ложки с серой, не вызывающей аппетит кашей, – я хочу выпить чай.

– Но… мадам Делия, – жалобно застонала то ли сиделка, то ли служанка, притворно нахмурив брови, – вам нужно поесть… ну хоть ложечку.

– Нет, Ора, –  твёрдо произнесла, с удивлением прислушиваясь к своему, но такому чужому голосу, вдруг потрясённо застыла, осознав, что мне знакомо имя девушки, которую я впервые вижу.

– Мадам Делия, мсье Эмиль будет недоволен, – укоризненно проговорила сиделка (а я почему-то находилась в полной уверенности, что эта девушка именно моя сиделка), она, вскоре мягко улыбнувшись, добавила, – тогда выпейте микстуру, а я принесу вам чай.

– С молоком и кусочком горького шоколада, – зачем-то уточнила я, послушно выпивая вязкую как патока и приторную как мёд жидкость, которая тотчас обжигающей лавиной, хлынула по моему горлу, растекаясь внутри, принялась терзать грудь судорожным кашлем. Следом острая боль пронзила живот, она рвала меня на части и сводила с ума, а голова медленно превращалась в сгусток невыносимой боли, и по мере того, как она усиливалась, неясные образы, чужие воспоминания становились чётче и насыщенней…пока благословенная темнота не поглотила мой разум, даря долгожданное облегчение.

Не знаю, сколько времени я пробыла в беспамятстве, но стоило мне только чуть приоткрыть глаза, как яркий свет больно по ним резанул. Пару раз моргнув, снимая белёсую пелену, я несколько мгновений лежала неподвижно, собираясь с силами, прислушивалась к телу. Голову